Скажи мне все - Камбрия Брокманн

Джон, Халед и Шеннон смеялись над чем-то, их плечи содрогались в унисон. Шеннон продолжала украдкой поглядывать на Халеда, но тот не обращал на это внимания.

Ситуация была знакомая. Как с Руби и Максом. Два человека, которые неплохо ладили, уважали друг друга, но чьи отношения так и не продвинулись дальше этого. Шеннон хотела большего – но Халед не хотел. А Макс был явно влюблен в Руби, и это была большая, тяжкая проблема, с какой никто из нас никогда не сталкивался. Она тянулась и тянулась, словно хронический кашель.

Я пнула носком кроссовки камешек, и он перелетел через край уступа. Джон проследил за его падением и обернулся, чтобы посмотреть на меня. Сначала его лицо было серьезным, но потом улыбка, которую он приберегал только для меня, распространилась по этому лицу, точно лесной пожар.

Техас, 1997 год

Суббота была моим любимым днем недели, потому что отец брал меня – и только меня – покупать рогалики. Мне нравилось, что мы оставляем Леви дома, но я тревожилась о том, что он остается наедине с мамой.

В «Мире рогаликов» мы заказали пакет ассорти. Обычно мы сразу же отвозили рогалики домой, но отец спросил меня, не хочу ли я поесть прямо там. Мы выбрали столик у окна, и он передал мне черничный рогалик и пластиковую упаковку со сливочным сыром. Сидел напротив меня, обхватив свой стаканчик с кофе обеими руками и глядя на меня.

– Довольна, девочка? – спросил он.

Я улыбнулась, набив рот рогаликом. Отец посмотрел на свой кофе – грустно или сердито, я не могла понять.

– Как у тебя дела с твоим братом? – поинтересовался он.

Я языком очистила зубы от налипшего теста, размышляя, что сказать. Я не хотела волновать его.

– В порядке, – ответила я. Отец медленно, рассеянно кивнул.

– Тебе не кажется, что быть рядом с ним опасно для тебя? – продолжал расспрашивать он.

– Не совсем, – сказала я. – Он меня раздражает, вот и всё.

Отец, похоже, успокоился и даже почти улыбнулся.

– Хорошо, хорошо, – произнес он.

– Я больше тревожусь за маму, – добавила я, откусив еще кусок рогалика. – Леви очень плохо с ней обращается. Почему он с ней так?

Лицо отца омрачилось, и я пожалела о том, что сказала.

– Извини, – произнесла я, прекращая жевать и понимая, что расстроила его.

– Нет, Малин, не извиняйся. Ты правильно сделала, что сказала мне это, – возразил он.

– Почему мама не может постоять за себя? Теперь она все время грустная. Мне нравилось больше, когда она была веселая.

Отец молчал, размышляя.

– Иногда, когда ты любишь кого-то, как твоя мать любит Леви, это усложняет все. Она хочет, чтобы он был счастлив. Вероятно, сейчас Леви просто проходит такую стадию взросления. Родители часто жертвуют чем-то ради своих детей, потому что любят их – а родители любят своих детей. Когда-нибудь ты это поймешь. Ты видишь в этом логику?

Мне не понравилось слово «вероятно». Оно заставляло меня думать, будто мой отец сомневается в том, что сказал. А ведь он был всегда во всем уверен: например, когда машина сломалась на дороге, он сразу понял, что именно сломалось, и починил ее. И когда на прошлой неделе я увидела, как мама плачет, сидя одна в кухне, он пришел к ней, зная, что сказать, чтобы ей стало лучше. И на работе отец тоже всегда все улаживал; я слышала, как он разговаривает по телефону, указывая людям, что нужно сделать. Поэтому мне не понравилось «вероятно» в этой ситуации. И я не видела в сказанном никакой логики. Лично мне все было ясно. Леви злой. Наша мама не злая. Надо было наказать его или научить правильно вести себя. Но я знала, что мой отец хочет, чтобы я поняла его, поэтому я не сказала ничего.

Некоторое время мы сидели молча, я доедала свой рогалик. Перед тем как мы ушли, отец наклонился ко мне и обхватил мое лицо ладонями.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Не забывай об этом.

Я заставила себя слегка улыбнуться и ответила:

– Я тоже тебя люблю.

А потом мы сели в машину, поехали домой и больше никогда не говорили о Леви.

Может быть, если б мы поговорили о нем, может быть, если б мои родители правильно решили эту проблему, он остался бы жив.

Первый курс

Первый курс подходил к концу. Я должна была улетать на следующий день в полдень. Я возвращалась домой, работать в юридической конторе отца, сидеть у бассейна. Наконец-то я останусь одна. Никогда не думала, что буду так ожидать возвращения домой. Освобождения от проблем – не моих, а проблем других людей. Оставалось лишь двадцать четыре часа до того, как я снова смогу вздохнуть свободно. Я пережила первый год, я получила высшие баллы, я обзавелась друзьями. Теперь все будет проще. Летом я смогу жить на автопилоте.

Мы с Руби шли к «Гринхаусу». Нам обеим оставалось сдать еще по одной экзаменационной работе, прежде чем мы сможем упаковать свои вещи и посвятить оставшееся время празднованию этого события.

– Я слышала, что у Макса проходит выставка, – сказала Руби, нарушив молчание. – Я видела афишу с одной из его фотографий. Нужно сходить.

– Конечно, – отозвалась я. Я помнила его работы – крошечные люди среди огромных пейзажей.

– Только не говори ему; мне кажется, он все еще стыдится, или что-то в этом роде. Я имею в виду, он ведь даже не пригласил нас.

Я рассеянно кивнула, продолжая думать о последней записи в дневнике Руби. Моя дилемма протяженностью в несколько месяцев почти закончилась. Я склонялась в определенном направлении, и ее слова подталкивали меня к окончательному решению.

8 мая

Краткие новости: я получила практику в Музее – изящных искусств! СЛАВА БОГУ! Мне не придется ехать домой. Я так рада… С Джоном у нас все хорошо. Действительно хорошо. Я по-настоящему счастлива.

Секс… ну, всё есть как есть. Иногда, когда Джон слишком напивается, мы даже не занимаемся этим, потому что он вырубается прежде, чем что-то происходит. Я всегда радуюсь, когда так получается. Понимаю, что это совершенно неправильно, но не важно. В любых отношениях есть странности. И это – наша странность.

В любом случае этим летом Джон будет жить в своем доме на Виньярде, и он сказал, что я должна приезжать к нему каждые выходные. Я сказала ему, что по выходным должна буду общаться с людьми по программе практики, но он уже купил мне проездной на катер на весь сезон, и это очень мило. Так что, конечно же, я буду ездить туда каждые выходные. А музей предоставляет мне студенческую квартиру в Бостоне, так что все получилось как надо. Папа хочет, чтобы я приехала домой на неделю перед началом практики, но я не хочу иметь с ним дела…

В голове у меня крутилась фраза «убить гонца». Я размышляла, говорить или нет Руби о том, что случилось в тот февральский вечер. Джемма забыла абсолютно все, а Джон после этого вел себя как ни в чем не бывало. Если он и беспокоился, что Джемма что-нибудь скажет – хотя это было невозможно, – он никак этого не показывал. Все снова стало до зловещего нормальным – как будто ничего и не произошло. Как будто все осталось только в моей памяти, и ни в чьей больше. Я могла нести этот груз, но не была уверена, следует ли Руби что-либо знать об этом. Она казалась искренне счастливой. Она сама написала это.