Карибский брак - Элис Хоффман

Я взялся за второй кусок жуткого бананового торта и внимательно слушал. Глаза у старухи были бледными, как галька на берегу. Я удивлялся, как она вообще видит что-то сквозь белую пленку. Лицо ее было угловатым, уплощенным с боков в форме птичьего крыла. Было видно, что когда-то она была необыкновенно красива. В голове она держала тьму интересных историй, которых хватило бы на целую книгу, но она не рассказывала их даром. Я понимал, что ей что-то нужно от меня, но не имел представления, что это могло бы быть.

Спустя какое-то время она взмахнула рукой, отпуская меня.

– Приходи в четверг, если хочешь, чтобы я тебе еще что-нибудь рассказала.

Я вежливо поблагодарил ее, и мадам попрощалась со мной за руку. Ее рука была сильной, она не сразу выпустила мою.

– Скажи своей матери, что ты был у меня. Спроси ее, не хочет ли она передать мне что-нибудь.

Я был в некоторой растерянности. Мама и мадам Галеви явно терпеть не могли друг друга и в то же время каждой было небезразлично, как живет другая. Придя домой, я сразу сообщил маме о своем визите. Мне было интересно, как она отреагирует. Она сидела в комнате вместе с моей сестрой Ханной, уже совсем взрослой. Они были очень близки. Когда я сказал, у кого был в гостях, они обменялись взглядом. Сестра была девушкой на выданье и по вечерам встречалась с одним парнем. Мне приходилось слышать, как они разговаривают в дворике за магазином. С этим были связаны какие-то неприятные обстоятельства, и этот парень приходил уже поздно вечером, когда его никто не видел. Вскоре я понял, что его семья считала Ханну неподходящей парой для него.

– Ты был у мадам Галеви? – Мама была явно шокирована. Уж сколько лет она не имела ничего общего с другими членами нашей общины. На таком маленьком острове, как наш, трудно было избегать всякого общения, и тем не менее им это удавалось. В конце концов, всегда можно было перейти улицу, если ты не хотел встречаться с кем-либо.

– Она просила узнать, не хочешь ли ты передать ей что-нибудь. – Я играл роль незаинтересованного курьера, но на самом деле понимал подоплеку ситуации и был возбужден тем, что сообщаю маме что-то неприятное. Это давало мне ощущение превосходства над нею.

Ханна потянула маму за рукав, чтобы та ответила мне.

– Передай ей, что она злобная ведьма, – сказала мама.

Когда на следующий день я вышел из школы после уроков, на улице меня поджидала Ханна. Мы пошли по улице вместе. Мир вокруг был бел и невесом. Хотя у нас были разные родители, я всегда чувствовал особую близость с Ханной. Она была высокой девушкой со светлыми рыжеватыми волосами и голубыми глазами. Сразу было видно, что они с мамой не одной крови. Ханна была самой ласковой и доброжелательной из всех членов нашей семьи.

– Скажи мадам, что мама шлет ей сердечный привет и просит прощения за все.

У меня было много недостатков, но вруном я не был.

– Ханна, – возразил я, – мама семь шкур с меня спустит, если я так скажу. Да и мадам Галеви вряд ли этому поверит.

Сестра объяснила, что хочет выйти замуж за молодого человека из нашей конгрегации, с которым познакомилась, когда он приходил в наш магазин, но поскольку конгрегация не признавала брака наших родителей, этот молодой человек не мог сказать своим родным, что любит Ханну. Мы были изгоями, а он был достойным членом общины и к тому же родственником мадам Галеви, так что если бы она захотела, то могла бы разрешить ситуацию благоприятным для молодых образом. Рассказывая мне это, Ханна покраснела от смущения. Тут до меня дошло, что она уже оставила позади тот возраст, в котором большинство девушек выходят замуж. Она говорила с горячностью, порожденной бурлившим в ней желанием, которого я по молодости лет еще не понимал. Но зато я обратил внимание на едва заметную синюю нить в ее желтом платье.

В этот день я работал в магазине вместе с тремя братьями, которые с любой работой справлялись лучше меня. В конце дня я взял бутылку рома, завернул ее в джутовую ткань и сунул в свой ранец. Мне недавно стукнуло одиннадцать лет, и когда это произошло, отец позвал меня к себе для серьезного разговора. Он хотел, чтобы я выучил иврит и стал бар-мицва, когда достигну тринадцатилетнего возраста. Он сказал, что правление синагоги не сможет отказать мне в этом. Я все же думал, что еще как сможет, и не хотел учить иврит. Правда, учитель, которого отец подыскал мне, мистер Либер, приехавший из Амстердама, был знающим и приветливым человеком, и я любил слушать его рассказы. Он рассказывал о том, как катался на коньках по каналам, и самым интересным для меня был сверкающий белый цвет его детских воспоминаний, снег, залепляющий ресницы, покрывающий замерзшую реку и все остальное. Мне представлялись самые разные оттенки белого: белый с холодным синим или золотым отливом, а также серебристый оттенок снега, падающего с ночного неба.

Мистер Либер дал мне общее представление об иврите, но в целом я явно не оправдывал ожиданий отца.

В тот день, когда я должен был пойти к мадам Галеви, у меня тоже был урок иврита, но я, как обычно, к нему не подготовился.

– Я вижу, ты не занимаешься, – сказал мистер Либер. – А это могло бы тебе пригодиться.

– Я бездарный ученик, – вздохнул я.

– Просто тебе это неинтересно, – возразил учитель.

Я преподнес мистеру Либеру бутылку рома, взятую в магазине, и спросил, нельзя ли мне покончить с уроками иврита. Я сказал, что буду заходить к нему, чтобы поздороваться, а потом отправлюсь бродить по горам с этюдником (или, подумал я, но не сказал ему, пойду к мадам Галеви и буду слушать ее истории).

– А что я скажу твоему отцу? – спросил мистер Либер.

– Скажите ему, что дело продвигается, – предложил я.

– Есть что-нибудь, что тебя интересует? – спросил он.

Это был непростой вопрос, но я знал ответ. Меня интересовали свет и цвет, строение костей, дрожание листьев на липах, блестящая рыбья чешуя в гавани. Но я не знал, как это объяснить мистеру Либеру, и потому сказал:

– Да, есть, но этого нет в книгах.

– Ну что ж, – сказал он. – По крайней мере, ты честен.

Он взял бутылку рома, мы пожали друг другу руки, и я отправился к мадам Галеви. Она так и не рассказала мне о дочери Жестины, а мне все больше хотелось узнать эту историю. Это стало у меня просто навязчивой идеей. Я любил Жестину а не мог вынести, что ее что-то мучает. У меня было такое чувство, будто все тайны мира раскроются мне, если я буду знать, что случилось с этой девочкой.

Служанка приготовила пирожные с манго, источавшие сироп и привлекавшие мух.

– А вот и наш маленький гость, – сказала она при виде меня. Я был такого же роста, как и она, и ее слова меня насмешили. Ростом я пошел в отца и был не только самым ленивым, но и самым высоким в классе.

Я сел за обеденный стол красного дерева, покрытый дорожкой из бургундских кружев. На этот раз я обратил внимание на то, что дорожка была изношенной и тонкой, как бумажная салфетка, а серебряные приборы погнутыми и очень старыми, привезенными из Франции полвека назад. В соленом воздухе острова серебро кое-где почернело. Наш климат был неблагоприятен для тонких и изящных вещей, они быстро старились.