Тайна генерала Каппеля - Герман Романов

Какой тут бой – тут даже самые упертые моментально осознали, что если белые начнут серьезно обрабатывать остров, то никого в живых не оставят. Сдались сразу, за неимением белого флага ограничились выбрасыванием на лед винтовок и ружей. Затем поднимались с поднятыми вверх руками. Правда, не все – нескольких вожаков, наиболее яростных большевиков, которые вздумали под угрозой расправы заставить драться до последнего патрона, просто пристрелили в спину или зарезали ножами.

Народ в здешних местах суровый и бесхитростный: закон – тайга, а медведь прокурор!

Всех пришедших «братчан» наскоро повязали и выдали на расправу – раз те закоренелые красные, иначе бы не подались со своих насиженных мест так далеко на север, то пусть белые их и судят. Полковник Камбалин, ввиду болезни генерала Сукина, поступил просто – приказал пришлых расстрелять и спустить в проруби, что были большевиками заранее выдолблены во льду. А местные крестьяне наперебой объяснили, кого там собирались живьем топить после сдачи в плен белогвардейского отряда. Теперь нужно было решать, что делать с местными ополченцами, их мобилизовали подчистую, от безусых юнцов до заросших седыми бородами стариков.

– Омманули нас, ваш бродь, – гундосили все хором. – Читали гумаги, злыдни, мол, идут, всех режут. Мы баб и девок попрятали, а сами сюда пришли. А вы наши, русские люди! Как есть, омманули, подлые!

Камбалин ни на грош не поверил их показному покаянию, хотя видел, что страх пробирает мужиков основательно. Кто-то за его спиной отчетливо хмыкнул, донесся иронический шепот одного из офицеров полка: «Если бы я сам эту листовку прочитал, то с ножом бы на остров пошел с такими варнаками, как мы, сражаться!»

Улыбавшиеся офицеры взорвались хохотом – красная агитация была проста и незатейлива, но действенна. Кому из крестьян не захочется свои хозяйства от «лютого зверья» уберечь, что всех грабит, режет, насилует, а огромные богатства на санях своих везет. И, судя по всему, именно последнее обстоятельство и побудило мужиков взяться за оружие. Ведь не только воевать придется, но имущества чужого прихватить, в хозяйстве все пригодится, тем паче в глухой тайге, где с началом междоусобицы ничего и купить нельзя было, народ одичал вконец, любым агитаторам верил на слово. Вот что значит слабая белая власть – для большевиков здесь раздолье, они тут полными хозяевами себя ощущали.

– В общем, так, мужики, – Камбалин обвел глазами притихшую толпу – селяне аж дышать перестали, ожидая оглашения приговора. – Разбирайте свои берданки и ружья и расходитесь по домам. Ваших мы только поранили, никого не убили, на санях своих по домам развезем, доктора у нас есть – так что зла не держите, себя ругайте, что поверили пришлым большевикам. Им соврать – недорого взять!

– Благодарствуем, ваш бродь, – ему поклонились чуть ли не в пояс, лица всех повеселели, глаза заблестели. И тогда Камбалин решил им сделать царский подарок – они, конечно, на постой войска охотно примут, сегодня в Тушаме, а завтра в Карапчанке, считай, от смерти откупились. Но зачем хозяйства разорять, покормить несколько тысяч человек – не шутка, хотя дичина на жаркое по лесу сама бегает, но ведь хлеб растить здесь трудно – север все же, тайга – ее дарами и живут многие.

– Дадим вам ящик патронов для берданок, неполный, правда, будет теперь чем большевиков приветить, – подарок был не от души, они случайно в обозе оказались, вот и пригодились. И, судя по просветлевшим лицам селян, с постоем проблем не будет – покормят, бани натопят и обиходят от всей души, как самых дорогих гостей – патроны в здешних местах сейчас на вес золота. Да и казненных большевиков разденут до исподнего, опять же в хозяйстве любая тряпка сгодится, чего добру пропадать!

Иркутск,

председатель Иркутского губернского

Военно-революционного комитета

Ширямов

– Обложили нас, как медведя в берлоге! Со всех сторон зашли, суки белые! Обманули, твари!

От лица Зверева можно было прикуривать, настолько оно было красным от едва сдерживаемой бешеной ярости. Командующий ВССА только что примчался от Знаменского предместья, в которое ворвались идущие от Урика каппелевцы. С другой стороны реки, от Иннокентьевской, белогвардейцы несколько раз пытались перейти Ангару, но атаки были какие-то вялые, нерешительные – их легко отражали пулеметным огнем. Но теперь, как выяснилось, все это было гнусным обманом – красноармейцы стянулись к набережной, а удар последовал со стороны Александровского тракта.

Ширямов дрожащими руками вытащил из пачки папиросу – белая картонка прикрывала сверху явную контрреволюцию. Папиросы были читинские, взятые у семеновцев трофеем – на цветной обложке красовалась разъевшаяся вширь морда забайкальского тирана в папахе, и назывались они соответственно – «Атаман». Курить обычную махорку или самосад Ширямов не мог, сильно кашлял от лютой крепости, а такие папиросы запросто, дым душистый и приятный. Вот только перекладывал из распечатанных пачек в переклеенную коробку, чтобы лишний раз не смущать товарищей или постоянных посетителей ревкома.

Даже сквозь стекла слышались глухие звуки отдаленной перестрелки, да несколько громче звучали взрывы – обе враждующие стороны ввели в дело артиллерию. Ситуация сложилась крайне паршивая – Иркутск им не удержать! Никак не удержать, ни при каком раскладе. Новости шли с каждым часом, одна другой тяжелее – с утра удалось связаться с Балаганском, но там оказались белые, их генерал Феофилов сообщил, что партизанской дивизии Дворянова больше нет – вырублена подчистую его казаками. Да еще поведал, что для иркутского ревкома в Александровском централе уже отведены уютные камеры с крепкими запорами.

Еще издевается, сволота!

Узнав о взятии станции Иннокентьевской непонятно откуда взявшимися белыми и осознав, что потеряны склады, с которых не успели доставить столь нужные патроны и снаряды, Ширямов заторопился, приказал ускорить эвакуацию, направив обозы по Якутскому тракту и стараясь не думать о судьбе товарищей, что вчера отправились на Балаганск. Затем он объехал красноармейские части городского гарнизона, стремительно уменьшавшиеся в численности. Дезертирство в них росло прямо на глазах, бывшие колчаковские солдаты, прочитав листовки Каппеля, разбегались, как крысы с тонущего корабля. Только рабочие дружины собирались стоять насмерть, обороняя город, да в казармах 1-го Иркутского советского казачьего полка царил полный порядок, что произвело на председателя ревкома хорошее впечатление, как и заявление казаков, что они будут сражаться.

Днем вдоль набережной началась перестрелка, а затем обухом ударило сообщение – эвакуация на Якутск сорвана, охрана обоза и все коммунисты изрублены в капусту вышедшими из Грановщины казаками в алых лампасах. Спастись удалось немногим, вовремя удравшим верхами. И что худо – более трехсот пудов золотой монеты, треть того, что хранилось в городском казначействе, захвачена этими лютыми врагами революции.

Ох, как худо, хорошо, что золотой запас охраняется чехами, да и в Глазковское предместье они белых не пустят, клятвенно обещал сам полковник Крейчий. И Ширямов верил ему – интервенты хотят убраться поскорее и допустить бои, что разрушат железнодорожные пути, не захотят.