Черный Оборотень и другие ужасные истории - Ольга Дзюба

Мне горело! Просто до жути мне надо было попасть в Лес – я это чувствовал. Но вместо этого спокойно ответил:

– Да, конечно. Спасибо.

И нажал отбой.

– Не сказал? – спросил меня Витя.

– Он не знает, – вздохнул я.

Мы еще помолчали немного, потом тетя Рита позвала Виолу – она постелила ей в большой комнате – и предупредила Витю, что скоро спать. Она это многозначительно так сказала, и я понял, что она имеет в виду – скоро в Лес. Они там все пойдут в Логово, будут разговаривать про то, что Ворон исчез и больше нет никакой опасности, будут хвалить Виолу и Витьку, а я… я так и не попаду туда и ничего этого не увижу и не узнаю.

Страшная мысль снова пришла мне в голову – может, я больше никогда туда не попаду? И не буду бегать по равнине, не буду мчаться наперегонки с ветром по шелковой траве, и луна не будет светить мне вслед…

Наверное, у меня было очень жалкое выражение лица, потому что Витька вдруг отвернулся, кашлянул и сказал:

– Ну, я пошел спать. Приходи, ты же знаешь, где моя пещера. Мама сказала, что ты можешь оттуда перемещаться в Логово, потому что мы родственники, и поэтому Камни тебя признают. Так что давай… до встречи.

И он вышел из комнаты. Я остался один. Спать пока не хотелось. Хотелось позвонить домой, поговорить с родителями – я еще ни разу не уезжал от них надолго, но я понимал, что этого делать пока нельзя.

И вдруг я сообразил, что вполне могу позвонить Сережке! А что – он моим родителям не проболтается, а поделиться приключениями очень хотелось. И я набрал его номер.

Сережка ответил тотчас же:

– Привет!

– Ты говорить можешь?

– Ну конечно! Как там у тебя? Нормально?

– Еще как! – усмехнулся я. – Сейчас все расскажу, только ты никому не говори, ладно? И моим родителям не говори, что я тебе звонил.

– Ладно, – удивился Сережка, – не скажу.

– Помнишь, я рассказывал про Ворона, ну, что я его летом видел в деревне?

– Ты его и недавно видел, – напомнил мне Сережка.

– Больше не увижу, – пообещал я. – Мы его уничтожили.

– Круто! – одобрил друг. – Мы – это кто?

– Я, Витька и Виола.

– Та, которая письма писала? – уточнил Сережка.

– Да.

– Обалдеть! Как все произошло?

И я рассказал ему все, что случилось с нами этой ночью. Говорил тихо, чтобы меня не слышали Витькины родители, но подробно. Порой увлекался, начинал говорить громче, тут же спохватывался и снижал голос. В общем, получились те еще театральные эффекты. Но Сережка меня понял. Он вообще меня всегда понимал.

Я хотел ему рассказать и про непонятные фразы, которые появились в наших учебниках. Но передумал: прежде чем рассказывать, надо бы самому разобраться, о чем там говорится.

– Да, я уже иду! – вдруг крикнул Сережка, я даже вздрогнул. И он зашептал: – Это меня звали, завтра контрольная по геометрии, и я папу попросил теоремы повторить со мной. Тебя же нет… Ну, пока! Я завтра позвоню, как приду из школы.

И он нажал отбой.

Точно, мы с Сережкой перед контрольными всегда друг друга гоняли по основным темам – сначала один спрашивает, потом другой. Я даже расстроился – не из-за контрольной, конечно, а потому, что привычная старая жизнь теперь идет без меня. И с другом можно только по телефону поговорить…

Ну ладно! Кончатся эти две недели, вернусь домой, и все пойдет по-прежнему, даже еще лучше, потому что Витя переедет обратно, и мы будем ходить в один класс, и Виола…

Но папа Виолы в коме…

Нет, пока он не вернется домой, ничего хорошего не будет. Я вздохнул, расстелил постель и пошел в туалет. В коридоре горел тусклый свет, и я, осторожно шагая, прошел вперед – справа Витькина дверь, за ней темно. Слева – приоткрытая дверь в большую комнату, там стоит огромный диван и на стене – экран телевизора метр на полтора. Свет из коридора падает на застеленный диван, на котором лежит Виола.

Я уже проходил дальше, когда она тихонько позвала меня. Ну, я и зашел.

Виола приподнялась на локте.

– Ты в Лес придешь?

– Не знаю, – честно ответил я. – Я постараюсь. Если не смогу, попробуй узнать у кого-нибудь, что это за кристалл такой и где он находится, ладно? Раз уж твой папа к нему пошел, надо понимать, куда двигаться. Может, Михаил Николаевич придет, он много должен знать.

– Ладно, – пообещала Виола. – Знаешь, папа мне что-то говорил, но я не помню точно. Он говорил что-то про проблемы и что Кристалл нужно спасать.

– Спасать? – Я не верил ушам.

Я ведь думал, что он пошел за кристаллом, чтобы справиться с Вороном, то есть использовать его как оружие, а на самом деле – он шел его спасать? От чего или от кого?

– Ну да. Сказал, что трещина появилась.

– В кристалле?

– Не знаю. Наверное.

– Так, может, он до сих пор его спасает, потому и не возвращается? – осенило меня. – И ему просто надо помочь? Так в чем проблема: Волков много, они все вместе справятся, надо просто им об этом сказать!

– Ты думаешь? – Глаза у Виолы заблестели.

– Ну да, – твердо сказал я, хотя, если честно, ни в чем не был уверен.

– Я скажу, – заволновалась она. – Я пойду в Логово и всех расспрошу, всем объясню, они помогут!

– Не уверен, но попробовать стоит. Ладно, давай спать. Я постараюсь прийти, – повторил я и вышел.

Прошел до конца коридора, зашел в туалет, потом в ванную, а потом завернул на кухню и подошел к окну. Оно было огромное – во всю стену. В небе светила яркая луна. Она была настолько яркая, что на ней можно было разглядеть пятна – ну, как материки на Земле. Я стоял и смотрел на луну, не в силах оторваться. И неожиданно услышал за спиной мягкие шаги. Витина мама, то есть тетя Рита. Я узнал ее по шагам, даже удивительно.

– Чего не спишь? – тревожно спросила она меня.

– Я днем немного поспал, сейчас не хочется.

Она встала рядом, тоже посмотрела на луну и вздохнула:

– В Лесу она другая. Ближе. Роднее…

Разве там другая луна? Я хотел спросить об этом, но неожиданно спросил совсем о другом:

– Что случилось с кристаллом?

Она вздрогнула и повернулась ко мне.

– С каким кристаллом?

– Виола сказала, что ее папа пошел к кристаллу. Что кристалл надо спасать, что в нем трещина… Вы знаете что-то об этом?

Она помолчала, и я вдруг поймал обрывок ее мысли: «Неужели Павел… Не может быть! Но если это так, то…»

– Ему нужна помощь, – я не спрашивал, я утверждал.