Жизнь. Кино - Виталий Мельников

– Мы всегда так говорим, когда сердимся, – объясняли они.

Наконец, пришло время показывать худруку Хейфицу вчерне смонтированную и озвученную картину. Мы сидели вдвоем в маленьком зальчике. Хейфиц сел впереди, и его реакций мне не было видно. Помня предысторию кинопроб и мытарства со сценарием, я порядком волновался. Никаких реплик и замечаний по ходу просмотра не было. Экран погас, вспыхнул свет. Хейфиц все так же сидел перед экраном и молчал.

– Что-нибудь получилось? – спросил я.

– Более чем, – сказал Хейфиц, пожал мне руку и вышел из зала.

Премьера в Доме кино у нас была пышная, театрализованная. У входа в зал и на контроле стояли красноармейцы с примкнутыми штыками. На штыки они нанизывали пригласительные билеты. На билетах было написано: «Мандат на кинопремьеру. Махорку не курить! На пол не плевать! Семечки не лузгать!» Зал был полон. На премьеру явился весь театр Ленсовета во главе с Владимировым. Они пришли посмотреть на Алексея Петренко, который дебютировал маленьким, но смешным эпизодом. Эпизод этот был почти перед самым концом фильма: начальник Чукотки, лишенный миллиона, потому что его сначала обворовали беспризорники, а потом остатки реквизировали в ЧК, бредет по пустынному ночному Петрограду. Дорогу ему преграждает громила в исполнении Петренко и угрожает ножом.

– Гони монету, – хрипит громила.

– Уже, – отвечает начальник Чукотки и печально бредет дальше.

Незадолго до премьеры меня вызвал Киселев и строго сообщил мне, что фильм в ЦК принят, но необходимо вырезать эпизод с громилой.

– Почему? – удивился я.

– Не рассуждать, а вырезать! – страшно закричал Киселев.

Я рассудил, что это усечение можно сделать и после премьеры – перед тиражированием, а сейчас не стоит огорчать Петренко. Тем не менее, Киселев без моего ведома заставил монтажниц эпизод вырезать.

Досмотрев фильм до самого конца и не обнаружив своего эпизода, Петренко был потрясен. И понять его было легко. Ссылки на ЦК он отверг.

– Какое мне дело до вашего ЦК, когда я перед коллективом и перед самим Владимировым опозорился! – возмущался Петренко.

Холодок между нами прошел только после моего фильма «Женитьба», где он замечательно сыграл Подко-лесина. О загадочном усечении громилы мне рассказал позже сам Киселев. Какому-то цековскому инструктору показалось, что в этом эпизоде мы, авторы, чекистов, реквизировавших у героя миллион, уподобляем тому самому громиле. Болезненная подозрительность этих многочисленных инструкторов доходила до абсурда. Позднее я уже научился философски относиться к этому. После «Начальника Чукотки» мне прислали разгромное письмо из Магаданского обкома. И пришлось подробно объяснять, что наш фильм – всего лишь комедия и не претендует на анализ «революционной обстановки» на Чукотке. Письмо это я растиражировал и рассылал потом в различные возмущенные инстанции, заменяя только адреса и имена руководителей.

Мы считали большой удачей, что фильм пока еще не прихлопнули. Но потом картину неожиданно наградили комсомольской премией «Алая гвоздика» и возмущенные отзывы сразу прекратились – сменились на хвалебные. Однажды меня пригласил лукавый Гринер. Он спросил, каковы мои планы на будущее.

– Ведь вы же работаете в нашем Первом творческом объединении! – торжественно сказал Гринер. – Я должен знать ваши планы!

Если человек долго рисует картины или долго сочиняет стихи, это красиво называется «творческий путь». Но тут вызывает сомнение слово «творческий», потому что, насколько он воистину окажется творческим, определят другие и не сейчас. Со словом «путь» дело обстоит еще хуже. В кинематографе это скорее тропинка, петляющая в дремучем лесу. Общее направление угадываешь по наитию и приметам: с какой стороны растет мох на пне? или куда тянутся еловые лапы? При этом постоянно блуждаешь, петляешь или бродишь по кругу.

В ранние леннаучфильмовские годы я знал старого кинооператора Данашевского. Он был белоэмигрантом, жил и работал в Голливуде, но после победной Отечественной войны, охваченный патриотическим порывом, попросился в Советский Союз. Его впустили, дали ему комнатуху в коммуналке и работу на «Леннаучфильме». Серьезную операторскую работу ему не доверили – а вдруг он будет искажать советскую действительность? Пристроили Данашевского в цейтраферную кабину. Здесь, в тесной клетушке день и ночь пощелкивал, включаясь и выключаясь, киноаппарат для замедленных съемок – по кадрику в час или в день аппарат фиксировал рост былинки или раскрывание цветка. Работа была, прямо скажем, не очень увлекательная.

Однажды Данашевский решил влиться в студийный коллектив и явился на молодежную грибную вылазку. Он был обут в американские армейские суперботинки, одет в невообразимый российский ватник и ковбойскую шляпу. Запасся он также огромной корзиной, компасом, лупой и альбомом, где были изображены в красках съедобные российские грибы. По прибытии на грибное место Данашевский определился по азимуту и углубился в лес. Обычно у общего костра оставался за сторожа режиссер Гавронский. Он приезжал в лес только для того, чтобы организовать пикничок и под рюмочку пожаловаться на шалопая-племянника Оську, который совсем сбился с пути. У костра часто оставался и редактор Саша Володин со своим литературным кружком. Он создал кружок, чтобы читать его членам собственные рассказы, которых никто не хотел печатать. Вы можете спросить, к чему это я вспомнил? Я вспомнил, потому что Гавронский ошибся на счет племянника Оськи. Племянник хоть и «сбивался с пути», но после стал Иосифом Бродским. А Саша Володин тоже, так сказать, плутал и насильно читал нам свои творения, не задумываясь, к чему это приведет. А вот Данашевский всегда точно выходил по азимуту, но ни черта не находил – красивые альбомные грибы совсем не похожи были на настоящие. Подзабыл он, верно, в далекой Калифорнии и о том, что в российском лесу ничего не найдешь, если хорошенько не поплутаешь. Это, опять-таки, – к вопросу о «творческом пути».

Марафоном описываемый период своей жизни я называю потому, что почти без пауз и передышки сделал подряд пять фильмов. Марафон этот начался случайно и даже не с моего фильма, а с чужого.

Молодой драматург Юрий Клепиков написал сценарий, который назывался: «Про Асю-хромоножку, которая любила, да не вышла замуж». Это была простая история о простых людях с их повседневными заботами, радостями и печалями. Да и события развивались в сценарии совсем не на стройках коммунизма, а главная героиня была совсем не героиня, а тихая девушка-хромоножка. Поставил картину молодой режиссер Андрон Кончаловский. Фильм привел в ярость руководителей, и его немедленно «положили на полку».

Пока он лежал на полке, Клепиков написал новый сценарий под названием «Мама вышла замуж» и принес его в творческое объединение Хейфица. Сценарий всем очень понравился, но редакторы опасались, не повлияют ли злоключения «Аси-хромоножки» и на «проходимость» новой работы Клепикова. Перспектива вполне реальная – у начальства хорошая память. И тут, поразмыслив, в объединении вдруг решили предложить этот сценарий мне, несмотря на то, что для многих я еще по-прежнему оставался хроникером, в лучшем случае, специалистом по бобикам, барбосам и чукотским ездовым собакам. Видимо, после официального премирования «Начальника» я показался начальникам достаточно «надежным». Впрочем, аргументация начальства была мне безразлична – мне нравился этот нежный, умный сценарий.