Жизнь. Кино - Виталий Мельников

Мы с Виктором сочинили заявку на историко-революционный фильм про «беззаветного борца за народное дело, который, не щадя сил, защищал угнетенный чукотский народ от империалистов». Как будет заканчиваться фильм, мы еще не знали. По одной версии, наш комиссар умирал в тундре, сжимая в застывших руках мешок с трудовой валютой. По другой, объединившись с друзьями-чукчами, побеждал врагов, и они позорно бежали на свою Аляску. Факт бегства в Америку самого героя мы деликатно обходили. Заявка, как ни странно, заинтересовала редакцию на «Ленфильме», которая занималась «самотеком». В этой редакции обычно рассматривали заявки, сценарии, пьесы и романы, поступавшие на «Ленфильм» от сумасшедших, графоманов и, вообще, случайных людей.

Накануне пятидесятилетия Октября предложенная нами тематика была в дефиците. Революции на Украине, Кавказе, в Крыму уже многократно были отражены. Штурмы Зимнего и баррикады на Пресне – тоже, а вот гражданской войны в Заполярье еще не было. Нас попросили написать новую, уже расширенную, заявку и передали ее в Первое объединение к Хейфицу. То ли потому, что в его объединении также не отражена еще была революция в тундре, то ли потому, что Хейфиц увидел знакомую фамилию, но и здесь заявка наша была одобрена. Нам только посоветовали пригласить в соавторы сценариста, имеющего опыт работы в художественном кино.

Рабинович вспомнил про вгиковца Володю Валуцкого, который уже написал что-то революционное. Приехал из Москвы Валуцкий, познакомились. Дела у него тоже были не очень хороши. Недавно его поперли из ВГИКа. Поперли при смешных и грустных обстоятельствах. В эти годы появились первые магнитофоны, громоздкие, неуклюжие, но способные записывать и воспроизводить любимые, еще не так давно запрещенные джазы и диксиленды. Валуцкий и его приятели, в том числе Гена Шпаликов, развлекались записями всяческих пародий. Однажды они записали пародию на заседание Политбюро. Кто-то из них говорил за Брежнева, кто-то за Ворошилова и так далее. Среди веселящихся был студент, который немедленно сообщил об этом куда следует. Валуцкого и компанию поперли из комсомола и из ВГИКа.

Мы собирались втроем и болтали о том, о сем, не зная, с чего начать работу. Жаловались на засилье помпезных произведений, высмеивали каноны революционной тематики. Времена были послеоттепелевские, и мы не стеснялись в выражениях. Потом вспоминали, что мы сами как раз и эксплуатируем сейчас эту самую тематику, и надолго задумывались. Рассказывали, конечно, всякие анекдоты и случаи из жизни. Я иногда вспоминал и о своем детстве: об Амуре, Сибири – о краях, схожих с местами, которые должны были стать местом действия в нашем фильме. На ум приходили почему-то случаи смешные и парадоксальные. Видимо, масштабы революционной стихии и стихии земных просторов, сопоставленные с муравьиной деятельностью человека, давали юмористический эффект.

Кроме того, к некоторым «святым» понятиям и привычным, расхожим представлениям люди шестидесятых годов относились уже с растущей иронией. Появились прежде невозможные анекдоты про «Василь Ваныча Чапаева», запели частушки про «Берия», который вышел «из доверия». Народ потихоньку распоясывался. Как-то незаметно, по ходу нашего трепа, история отважного комиссара тоже трансформировалась. Комиссара мы похоронили в тундре, а вместо него приехал мальчишка-секретарь, недоучившийся гимназист, напичканный книжно-революционными фразами. Полный юношеского энтузиазма, наш герой пытается построить в тундре «мы наш, мы новый мир». Тут же мы придумали и название фильма: «Начальник Чукотки». Противником и оппонентом начальника становится старый царский чиновник, чудом сохранившийся во льдах Заполярья и неразберихе революций. Стало интереснее, веселее.

История постепенно обрастала подробностями, диалоги стали афористичными, почти репризными. Нас понесло – мы уже не думали о том, что «пройдет» и что «не пройдет». Рабинович едва успевал за нами хоть как-то фиксировать возникающие эпизоды. Кругосветное путешествие начальника Чукотки тоже разрасталось. По ходу действия, он сталкивался у нас, например, с белоэмигрантами, которые гонялись по всей Калифорнии за чукотским миллионом. Попутно, в доках Сан-Франциско наш герой пытался раздуть мировую революцию. Потом, в фильме этот эпизод сократился до одного мгновения, где начальник Чукотки кричит негру-стюарду: «Рот фронт!» На худсовете было много споров и предостережений. Однако сценарий понравился Юрию Герману, и мы победили. Но это была победа на уровне творческого объединения, а требовалась виза директора Ленфильма, Киселева.

Так уж повелось – каждый начальник на своем уровне должен был нести ответственность за будущий фильм. У Киселева было два таланта: во-первых, он с чувством пел цыганские романсы, а во-вторых, смешно рассказывал еврейские анекдоты.

– Ну и накрутили вы, ребята! – сказал Киселев. – Просто анекдот! Кстати, – спросил он у Виктора, – твоя фамилия Рабинович?

Виктор кивнул.

– Видишь, что получается, – обратился Киселев к Виктору, – сценарий у вас – сплошной анекдот, да еще и автор – Рабинович. А фильм юбилейный, к Октябрю. Я, конечно, не антисемит. Я сам, можно сказать, цыган, но я бы, на твоем месте, взял псевдоним. Согласен?

Виктор пожал плечами. Киселев размашисто написал на сценарии: «Утверждаю», а пониже и помельче дописал: «Под ответственность тов. Хейфица». Мы вышли от Киселева с утвержденным сценарием. Его бережно нес сценарист Виктор Викторов (бывший Рабинович).

Теперь предстояло как-то узаконить нашу затею. Перестраховщик Гринер не заключал с нами никаких договоров, и мы работали «за так». Необходим был и официальный приказ о запуске фильма в производство. Гринер тут же отослал меня к Хейфицу. Иосиф Ефимович, глядя куда-то в сторону, объяснил, что он хорошо ко мне относится, но, поскольку я, формально, не числюсь в его объединении, «разговор о постановке картины пока начинать преждевременно». Для меня это было полной неожиданностью. Но, поскольку Хейфиц вскользь упомянул фамилию Гомелло, мне все стало ясно. Покусанный редактор оказался еще и злопамятным редактором.

Утром Гринеру поступил ультиматум, гласивший, что авторы сценария «Начальник Чукотки» Владимир Валуцкий и Виктор Викторов (бывший Рабинович) доверяют постановку своего сценария только режиссеру В. Мельникову. «В противном случае, не будучи связанными с Первым объединением никакими обязательствами, мы передадим сценарий на другую студию». Хитрец Гринер оказался в собственной ловушке. На следующий день он вызвал нас всех троих и, как ни в чем не бывало, заявил, что мы безответственно опаздываем с началом работы, что близится осень, а еще не выбрана натура, и, вообще, пора начинать кинопробы.

– А приказ? – спросил Валуцкий.

– А Мельников? – спросил бывший Рабинович.

– Приказ уже висит на стене! Давным-давно! – нагло удивился Гринер.

Начались хлопоты с комплектованием съемочной группы. Название картины всех пугало. Съемки на Чукотке – это не для теплолюбивых киношников. Мы сговорились с моим сотоварищем по «Леннаучфильму», оператором Эдуардом Розовским. Нам пришлось вместе поколесить по европейскому Заполярью и Карелии на съемках одной видовой картины. Кроме того, Розовский только что снял фильм «Человек-амфибия» и трудностей не боялся. В свою очередь, Розовский рекомендовал мне художника Гаухмана-Свердлова. И мы полетели!