Тайное братство - Робин Янг

Через год после восхождения на трон Бейбарс казнил Актая и всех остальных сподвижников Кутуза. Обвинил правителя Алеппо в предательстве. Поставил новых правителей в Дамаске, Кураке и Хомсе и заключил союз с монголами против христиан. Его сжигала ненависть к франкам.

Омар сам не питал к ним любви, хотел, чтобы неверные ушли с этой земли, но его пугало наслаждение, какое получал Бейбарс, расправляясь со своими жертвами. Он боялся за душу друга.

— Омар, у тебя вид человека, угнетенного тревогой, — сказал Бейбарс, подтягивая пояс с саблями.

— Нет, садик. Я просто устал.

— Если все пойдет хорошо, сегодня ночью ты выспишься. Войско готово к штурму. Я двину его на ворота — их удалось повредить во время последнего приступа — и на стену в другом конце крепости. Франкам придется напрячься и разделить силы, а мы тем временем подберемся ближе и ударим с центра. Как только пробьем в стене брешь, тут же полк войдет на внешнюю территорию, и тогда народу у них сильно поубавится. Я заготовил рыцарям еще сюрприз. Они не погибнут, но сильно ослабнут духом. — Бейбарс замолк, вглядываясь в Омара. — Ты сомневаешься?

— Франки уже дважды отбили наши атаки, садик, — произнес Омар, опустив голову. — Я боюсь, что мы потеряем много воинов. Может быть, стоит направить силы на крепости попроще? А потом, когда эмир Калавун вернется с войском из Киликии, мы сможем снова…

— Калавун будет воевать с армянами еще долго. А мы ждать не можем. Не забудь нашу цель — захватить оплот франков Акру. С первого раза это не получилось, и потому я выбрал Сафед, самую неприступную крепость. В последние годы наши победы мелковаты. Враги встревожены, но еще не боятся нас по-настоящему.

— Неужели? — удивился Омар, вспомнив ужас на лицах христиан в захваченных деревнях и городах.

— Помнишь, Омар, я однажды согласился обменяться с ними узниками? Тамплиеры и те, кто называет себя госпитальерами, отказались, потому что думали нажиться, продав мусульман в рабство. — Бейбарс нервно зашагал по шатру. — Они тогда не воспринимали нас серьезно. А вот теперь воспримут. Когда мы разграбили их города и деревни, это был удар. Но падение самой неприступной крепости их раздавит. — Он сжал кулаки. — Я докажу, что отныне у них нет ничего неприступного.

Омар подошел к Бейбарсу, положил ему руку на плечо.

— Я знаю, ты докажешь, мой султан.

Бейбарс посмотрел в глаза другу и прикрыл его руку своей.

— Пошли. Пришло время.

Над Иорданской долиной занимался рассвет. Они вышли из шатра, сели на коней и двинулись вдоль линии фронта во главе полка Бари. Глаза воинов были прикованы к султану Бейбарсу по прозвищу Арбалет. Он приподнялся в седле, вскинул к небу саблю, пустив золотой плащ колыхаться на ветру.

Сафед, Иерусалимское королевство

19 июля 1266 года

Джеймс увидел скачущего вдоль передовой линии султана и криком предупредил воинов.

Лучники изготовились для стрельбы, сирийцы на метательном снаряде натянули веревки. Наконец солнце показало первые лучи. На юге горы вспыхнули розовым цветом, а затем красным. Восход неизменно наполнял сердце Джеймса необыкновенной радостью. Казалось, Бог протянул ладонь и он стоит на ней, наблюдая за свершающимся на глазах чудом. Но теперь эти горы напоминали о тяжелом поражении христиан в битве, случившейся семьдесят с лишним лет назад неподалеку от двух огромных скал, прозванных «рогами Хаттина». Дальше на юг, у Хербии, их ждало еще одно поражение. Куда ни глянь, повсюду города, деревни, реки, захваченные защитниками ислама.

Джеймс поймал взгляд Маттиуса, стоявшего чуть подальше с другой группой рыцарей. Они отсалютовали друг другу мечами.

— Не покидай нас, Господи, — пробормотал Джеймс.

Его слова потонули в громоподобном реве мамлюков, отозвавшихся на боевой клич султана.

И на Сафед, подобно буре, обрушился первый приступ.

Мамлюки потащили вперед манджаники. Прикрывающие их лучники обменивались с защитниками крепости великим множеством стрел. Страшнее стрел были камни. Они свистели в воздухе, выпущенные метательными орудиями с обеих сторон. Попадали в стены, щиты, падали на траву, крушили людей. Джеймс едва успел пригнуться, когда один камень пролетел над парапетом и упал в проходе сзади. Брусы манджаников поднимались и опускались, скрипели поперечины, камни летели в крепость. Большинство бесполезно разбивались о стену. Но вот один, пущенный с огромной скоростью, ударил в дальний угол башни. Джеймс находился довольно далеко, но почувствовал, как дрогнула стена. Камень полетел на землю, захватив с собой частицу башни. Образовалась трещина, и Джеймс видел, как туда попадали воины. Они, должно быть, находились на внутренней лестнице. Он сжал кулаки, когда на его глазах со стены упал сраженный камнем сержант, почти мальчик. Джеймс прикрыл глаза, не в силах наблюдать, как сержант падает на острые камни. Хотелось вскочить на парапет и приказать всем остановиться. Но это было невозможно. Теперь каждый сражался за свою жизнь.

К воротам, громыхая, двигалась катапульта. Ее тянули на веревках мамлюки. Вот шею одного пронзила стрела. Негромко вскрикнув, он повалился на спину, но его место тут же занял другой. Катапульта исчезла из поля зрения Джеймса, но вскоре он услышал протяжный гул. Как будто гигантский кулак стучал в ворота.

— Смотрите! — крикнул воин-сириец.

Джеймс проследил за его взглядом. Прямо на них мамлюки нацелили семь манджаников. Кроме группы Джеймса эту часть стены обороняли еще две. Большинство воинов командор бросил к воротам.

— Стрелять только по моему приказу, — спокойно произнес Джеймс, глядя на лучников и воинов, управляющих метательной машиной. Он повернулся к Маттиусу, чтобы предупредить, но его группа тоже приготовилась. Джеймс поднял руку, следя за манджаниками. — Ждать. — Мамлюки продолжали возиться. — Ждать. — Когда мамлюки натянули веревки, Джеймс опустил руку. — Стрелять!

Их метательная машина выпустила заряд почти одновременно с еще двумя, стоявшими вдоль стены. В мамлюков полетели три огромных камня, а следом град стрел. Один камень прошел мимо цели, зато два других попали точно. Мамлюки поздно заметили опасность. Через несколько секунд у манджаников что-то ярко сверкнуло, затем прогремел взрыв. На смертоносные вражеские машины обрушился сноп огня. Взорвались заряды манджаников — глиняные горшки, начиненные греческим огнем, воспламеняющейся смесью сырой нефти, смолы и сыпучей черной серы. Огненное вещество перекинулось на другие машины, сжигая все вокруг. Сирийцы на стене с восторгом наблюдали, как охваченные огнем мамлюки с криками катались по земле.

— Deus vult! — вопили сирийцы в один голос. — Божья кара!

Группа Маттиуса тоже торжествовала. Люди радовались, что враг повержен, а они пока живы. Джеймс разделял их чувства, но к этому примешивалась какая-то горечь. Вдруг Маттиус перестал улыбаться. Джеймс видел, что он кричит, но не мог сообразить, в чем дело. И через мгновение его уши уловили мягкий свист, становившийся все громче. Это напомнило ему Шотландию. Вот так свистел в вересковых зарослях ветер. Секунда потребовалась ему, чтобы обернуться. На него летело что-то большое и темное. Один манджаник уцелел и выпустил камень. Воины вокруг продолжали торжествовать, вздымая к небу кулаки. Джеймс им крикнул и побежал. Через несколько секунд в спину ударила волна смешанных с кровью мелких камней. Он взлетел в воздух и со сдавленным стоном упал на живот. Сопровождавший обрушение каменной кладки грохот наконец стих. Вокруг валялись оторванные конечности и лоскутья одежды — жалкие остатки группы сирийских воинов. Джеймс потрогал ободранную щеку. Попытался подняться и обессиленно рухнул.