Умоляй меня - Грейс Дрейвен

Будь она похожа на Циннию или любую из женщин, которых он знал за свою долгую жизнь, Баллард осыпал бы ее драгоценностями или несколькими аршинами шелка. Но госпожа Дуенда была особенной, и он не мог придумать ничего более подходящего, чем передать ей подарок королевы. Он развернул бархат, обнажив кинжал и деревянные ножны, инкрустированные эмалью и драгоценными камнями. Само оружие было работой мастера, его дизайн отличался от прямых обоюдоострых ножей, которые он обычно носил, но был таким же смертоносным. Кинжал мог разрезать или проткнуть кольчугу, независимо от того, насколько хорошо она была сплетена или заклепана. Его пальцы обхватили рукоять из молочно-зеленого нефрита, выполненную в виде головы ястреба. Он легко расположился у него на ладони — невесомый, уравновешенный, смертоносный.

Некоторые могли бы сказать, что он стал бестолковым — таким же обольщенным, как любой неоперившийся мальчишка, обнюхивающий юбки своей первой женщины. Они были бы неправы в большинстве этих обвинений. Он уже не был мальчиком, а Луваен не была его первой женщиной. Даже до появления проклятия он никогда никого не любил: конечно, не свою жену, чьи губы кривились от отвращения каждый раз, когда он приближался, и никогда незнатных женщин или проституток, которые населяли королевский двор и делились своими благосклонностями. Хотя Луваен… Она поглотила его мысли.

Ты любишь ее?

Он слепо уставился на кинжал, в то время как вопрос резонировал в его голове. Его разум отверг эту идею. Он восхищался ею, был очарован ее свирепым характером и решительным поведением в тот момент, когда Цинния представляла их, и Луваен похвалила фингалы, которыми наградила его. Она сломила бы слабодушного мужчину или соблазнила бы его убить ее при первой же возможности.

Баллард не считал себя слабым человеком: иногда холодным, измученным и искалеченным проклятием Изабо, но не сломленным. Луваен вернула его к жизни, вырвала из сумерек бесконечного ожидания, прерываемого только пытками проклятия, когда поток прибывал во время прилива. Он не знал, что можно обнять молнию, пока не обнял ее, и этот опыт привел его в восторг.

Ты любишь ее?

— Разве это имеет значение? — сказал он вслух. Изабо прокляла его так же основательно, как прокляла Гэвина. У него не было будущего, и ему нечего было предложить Луваен. Даже если Гэвин разрушит проклятие, женившись на Циннии, Баллард был слишком физически изуродован, чтобы жить за пределами Кетах-Тор. Луваен и Цинния приняли его внешность, но он не обманывал себя, думая, что другие сделают это так же легко, если вообще смогут. Они будут смотреть на него, как на монстра — выслеживать его, как зверя. Его накопленное богатство обеспечило его сыну и будущей невесте его сына комфортную жизнь, где бы они не решили поселиться. Они не были ограничены Кетах-Тором, как он или любая жена, или любовница, если бы она связала себя с ним. Эта крепость была его домом, его убежищем и его тюрьмой. Он содрогнулся при мысли о том, чтобы запереть Луваен здесь с ним, даже если бы она была согласна.

Он завернул кинжал и ножны в бархат и вернул их в сундук. С приближением весны Баллард отправит ее домой, нагруженную золотом: достаточным количеством, чтобы она смогла купить свое личное оружие, но он надеялся, что она будет дорожить этим знаком его уважения и помнить его.

Впервые почти за неделю она присоединилась к остальным его домочадцам вечером в соларе и заняла место среди женщин, чтобы создавать амулеты для плетения из зелени, висящей в большом зале. Стол, который Цинния обычно делила с Эмброузом, когда они работали над переплетением его заклинаний и рецептов зелий, был завален кучами того, что выглядело как мусор, собранный с лесной подстилки: высушенная рута, ягоды артемизии и рябины, береста, вырезанная рунами и лентами, нанизанными на дубовые галлы. Женщины смеялись и болтали во время работы, их тихие голоса сопровождались успокаивающим потрескиванием огня в очаге.

Баллард некоторое время наблюдал за ними, его взгляд дольше всего задерживался на Луваен, когда он восхищался тем, как ее темные волосы мерцали в свете камина. Гэвин сел рядом с ним, а Эмброуз — у огня. Все трое держали в руках кубки с элем и обсуждали, какие задачи им предстоят на следующий день. В течение часа или двух он мог обманывать себя, думая, что так было всегда, так будет и в последующие годы — его маленькое домашнее хозяйство, разделяющее тяготы товарищество. Здесь он проводил время со своим сыном, своими верными друзьями и щедрой, хотя и вспыльчивой, любовницей. Будучи молодым человеком, он бы восстал против такой мирной домашней жизни, стремясь вести войну и доказать свою доблесть своим сверстникам. Время и проклятие смягчили его: он ценил более спокойные моменты, особенно такие кратковременные, как эти.

Когда час стал поздним и очаг догорел, их маленькое сборище распалось. Эмброуз вывел Магду, Джоан и Кларимонду из солара. Баллард испытал глубокое разочарование, когда Гэвин предложил руку каждой сестре и был взят обеими. Луваен не приняла его приглашения провести ночь в его постели. Она также и не отказалась, но после того, как они провели время в кладовой в начале дня, он был почти уверен, что она согласится. Он ошибался.

Обе женщины присели в реверансе и пожелали ему спокойной ночи. Баллард всмотрелся в лицо Луваен, но не увидел в выражении лица ничего, что намекало бы на ее мысли. Он кивнул, коротко пожелал спокойной ночи и снова обратил свое внимание на огонь. Полчаса спустя он все еще сидел в своем кресле, когда тихий стук прервал его размышления. Дверь открылась, и внутрь вошла Луваен, закутанная в тяжелый халат, с распущенными волосами, уложенными гладкими волнами. Ее босые пальцы ног жались к холодному полу, и она понимающе улыбнулась ему:

— Все еще хочешь разделить ту удобную кровать, которой ты все время хвастаешься?

Он вскочил со стула и пересек комнату, прежде чем она успела сделать еще один вдох. Она протестующе пискнула, когда он сжал ее в своих объятиях.

— Ты даруешь мне милосердие, госпожа?

Она толкала его в грудь, пока он не ослабил хватку.

— Больше, чем ты мне показываешь, — она глубоко вздохнула. — Если ты будешь так обнимать меня во сне, я не продержусь до утра.

Он поцеловал ее: медленное, глубокое приветствие, перемежающееся тихим рычанием, которое заставило ее обмякнуть в его объятиях и застонать в его рот. Его руки прошлись по ее спине и бедрам, поднялись, чтобы обхватить ее за ягодицы, прижавшись к ним бёдрами.

Когда они оторвались друг от друга, она уставилась на него прищуренными глазами.

— Кровать? Или ты хочешь, чтобы мои ноги примерзли к полу?

Он подхватил ее на руки и толкнул дверь, соединяющую его спальню с соларом. Огонь в очаге почти погас, погрузив комнату в полумрак. Когда Луваен нетерпеливо заерзала, он неохотно опустил ее на пол, чтобы она осмотрела его убежище. Она остановилась перед кроватью и посмотрела на него через плечо.

— Это было не просто хвастовство, когда ты сказал, что у тебя большая кровать. Я думаю, понадобится карта, чтобы найти человека в этой штуке.