Таинственная женщина - Жорж Онэ

Он покинул клуб, вернулся домой и в кабинете отца встретил дядю Графа, внимательно читавшего вечерний номер газеты. Увидав племянника, старик поднялся и протянул ему газету:

– Знаешь ли, голубчик, что пресса уже занимается нашим делом? Вот отчет о заседании Академии наук, в котором профессор Мариго прочел свой доклад о порохе Тремона…

Марсель равнодушно взял газету в руки и, не бросив на нее даже мимолетного взгляда, положил на письменный стол.

– Так вот как ты принимаешь подобную новость! – закричал дядя. – И тебе не хочется знать, какое впечатление произвело официальное сообщение Мариго? Ну, друг мой, тогда я тебе расскажу, в чем дело: «Мир» посвящает целый фельетон этому открытию, называет его замечательным и предсказывает, что в непродолжительном времени оно произведет полный переворот в применении двигательной силы. И напротив, газетенка Лихтенбаха разражается целым рядом нападок на изобретение, называет его бесстыдной фальсификацией, утверждая, что это тот же продукт, что и у Дальджетти, ничем не отличающийся от него даже по составу.

– Вот так дерзость! – не выдержал Марсель.

– Но вот что приятнее всего: на бирже распространился слух, что Общество по производству взрывчатых веществ приобрело патенты Тремона, и его акции стали подниматься в цене, невзирая на все усилия партии, играющей на понижение. Таким образом, наше положение спасено, а положение Лихтенбаха становится ужасным!

– Вы, может быть, предполагаете, что это меня волнует?

– Вовсе нет, я так не думаю, но могу сообщить тебе, что отец, который вот уже три месяца как не спал спокойно, вновь бодр и улыбается. Он только что отправился в Обервилье осмотреть земли размером в три гектара, которые нам предлагают купить и которые вполне удобны для постройки завода.

– Отец нашел подходящее для себя дело, ведь он страсть как любит строиться.

– Твой отец в восторге, но особенно он доволен тем, что обязан этим блестящим результатом тебе. Он не отличается открытостью характера, но он большой энтузиаст, и сердце у него горячее. В глубине души ему чрезвычайно льстит, что ты показал себя таким даровитым и дельным человеком… До сих пор говорят только о Тремоне… Но, когда станет известным, что именно ты довел дело до конца, когда будет произнесено твое имя – а это, конечно, не за горами, – ты увидишь, как расцветет твой отец.

Марсель ничего не ответил. Он сделал несколько шагов по кабинету с таким рассеянным видом, что дядя Граф воскликнул:

– Какой ты странный сегодня! Кажется, ты мог бы обрадоваться тому, что я тебе рассказал, а ты едва слушаешь меня… Что с тобой?

Молодой человек тряхнул головой и заставил себя улыбнуться.

– Да со мной ничего, дядя Граф. Я вас слушаю. Что же я могу вам ответить?

– Так ты, значит, и не подозреваешь, какие у отца задумки относительно тебя? Он мне рассказал их сегодня утром. Мы предполагаем поставить тебя во главе завода, в качестве директора… В то же время ты будешь одним из членов правления Общества по производству взрывчатых веществ, которое мы совершенно преобразуем. Знаешь ли ты, дружок, что это очень высокое положение, особенно для молодого человека двадцати шести лет… К этому отец прибавил: «А если бы он еще захотел жениться, то мне ничего не оставалось бы больше желать…» Что ты на это скажешь? Я полагаю, что он подумывает для тебя о Женевьеве Тремон… Что ты ответишь на это?

– Да ровно ничего, дядя Граф, – сказал спокойно Марсель.

Старик встал, взял Марселя за плечи и внимательно посмотрел на него:

– «Да, дядя Граф… Нет, дядя Граф… Ничего, дядя Граф…» – вот и все, что я слышу от тебя уже целый час!.. Ты меня обманываешь: у тебя есть что-то на душе, что ты от меня скрываешь… Марсель, ты снова видел женщину, за которой ухаживал в Аре?

На этот раз молодой человек сбросил с себя всю холодность.

– Нет, я ее не видел, – энергично возразил он. – Но я знаю, что она в Париже, знаю, что встречусь с ней сегодня вечером… Дядя Граф, у меня будет в руках ключ к этой живой загадке.

– Дитя мое, ключ этот мы давно знаем: это – негодяйка. Ах, как ты тревожишь меня, заявляя, что тебя все еще занимает та женщина! Берегись! Ты знаешь, как она коварна! Вспомни о бедном генерале и о Лафоре, убитом в Аре. Очень нужно тебе самому беспокоиться об этой развратнице! Дай знать полиции: ее арестуют – и все тут!

– Если бы я был уверен, что она действительно виновна, я бы так и сделал, хотя и не особенно блистательный поступок – предавать в руки правосудия женщину.

– Рыцарские чувства – с подобными людьми?!

– Но у меня еще есть сомнения, дядя Граф. Я не в силах так осудить ее. Я должен ее выслушать.

– Ну да, ты хочешь повидаться с ней! Не рассказывай мне сказок: я еще не настолько старый дурак и понимаю кое-что. Она овладела всем твоим сердцем, всем твоим существом, как только умеют овладевать эти негодницы… И ты ради удовольствия лишний раз быть проведенным этой комедианткой рискуешь оказаться убитым или задушенным в каком-нибудь укромном уголке.

– Дядя Граф, в опере-то меня не убьют, а я рассчитываю именно там встретить ее сегодня вечером…

– Вот как!

– Вы никому еще не отдавали своего кресла на сегодняшний спектакль?

– Никому.

– Так отдайте его мне!

– Поклянись, что ты не позволишь себе никакой глупой выходки и что если эта женщина захочет, чтобы ты проводил ее, ты никуда не пойдешь с ней.

– Нет, я не могу этого обещать: если она мне всего лишь кивнет, я последую за ней, хоть в лапы самого черта!..

– Ну вот, видишь!

– Но я даю вам обещание, что не задержусь там… Я буду осторожен. И какой-нибудь Агостини не убьет меня как глупца.

– Возьми с собой на всякий случай револьвер.

– Будьте уверены, что это я сделаю.

– Ах, боже мой, а я-то так радовался! – простонал старик. – Вот опять приходится волноваться!.. Не взять ли тебе с собой Бодуана?

– Ни под каким предлогом. Но успокойтесь, в настоящую минуту я не подвергаюсь ни малейшему риску. Ну а потом мы примем свои меры.

Приход Барадье положил конец их разговору. Марсель отправился к себе, чтоб переодеться к обеду.

В тот вечер давали «Валькирию». Когда Марсель приехал в театр, шел уже второй акт. Семейные ссоры Вотана, этого скандинавского Юпитера, с Фриской, которой не хватало только павлина, чтобы стать Юноной, мало занимали молодого человека. Облокотясь на спинку кресла, он обводил чутким взором театральный зал. Ложи первых ярусов наполнялись очень медленно. Чувствовалось, что абоненты приезжали в театр лишь потому, что деньги все равно были уплачены. Верхние ложи были битком набиты – там действительно слушали музыку и наслаждались ею. Раек представлял из себя сплошную массу голов: настоящие любители и знатоки находились именно там.