Просчитать невозможно - Сергей Самаров

Ночная тропа в горах, при чистом небе, да еще при легком морозце – ничуть не хуже тропы дневной. Звезды низко висят, луна широко светит, словно белесый светящийся туман вокруг себя распускает по небу. Все прекрасно видно. Не ступишь туда, куда ступать нельзя, не свалишься под уклон на ровном месте, как могло бы быть при пасмурной погоде и сопутствующей ей почти непроглядной темноте. Это Беслан хорошо знает – всю жизнь в горах провел и воюет с самого детства. Ночью тропа прочная. И даже в это время года, когда днем постоянно подтаивает, когда снег сползает со склонов целыми весомыми пластами, угрожая редким путникам.

Однако Беслан о трудностях дороги не думает, принимая все это за естественное и привычное состояние. Он идет и идет без остановки. Идет так быстро, как может. Только подошвы ног начинают слегка гореть, а скоро, знает он, будут пламенем полыхать. Так всегда бывает, когда долго идешь. О сне он не думает. Он уже решил, что не будет останавливаться на отдых и на сон, и решение это само собой сонливость разгоняет, хотя легкий туман заполняет голову, мешая мыслить быстро. Это и неудивительно. Перед этим был суточный марш без сна. Правда, не в таком темпе, который он сам себе предложил, но с грузом мин и взрывчатки, который нести пришлось всем поочередно. Ночью же джамаат и пришел в пещеры… Впрочем, в пещерах – что день что ночь, разницы никакой. Потом неудобный короткий ночлег. А дальше все так завертелось, что до сих пор разобраться в происшедшем трудно, если вообще возможно разобраться…

Впрочем, с поведением эмира Абдула Беслан уже разобрался. Там все стало понятно. Точно так же можно разобраться и с остальным. Хотя он и не старается специально понять каждого участника недавнего действия, мысли сами собой приходят.

Беслан чувствует благодарность к тому подполковнику спецназа, что отпустил его. Непонятно, почему отпустил. Может, потому, что сам же и спас… Когда один человек спасает другого, он невольно и дальше продолжает о нем заботиться. Так бы, наверное, и сам Беслан продолжал. А может, просто этот спецназовец по характеру человек сердобольный. Он ведь не сразу решил отпустить пленника. Только после того как Беслан про смерть отца рассказал. А потом и денег дал. Когда Беслан сказал, что ему предстоит заботиться о матери и сестрах, поскольку он остался в семье единственным мужчиной. У Беслана никогда еще не было в руках такой крупной суммы. Он вообще больше тысячи долларов в руках не держал. И тысяча всегда казалась громадной величиной, на которую можно долго жить. А сколько же можно жить на десять тысяч?

Беслан на ходу лезет в карман и ощупывает пачку денег. Пачка на месте. Можно сказать, душу греет, дает надежду на какие-то изменения в судьбе. Но какие могут быть изменения, если Беслан дал слово через две недели прийти в прокуратуру. Он обязательно слово сдержит. И хорошо бы успеть за это время встретиться с эмиром Абдулом. Но, в любом случае, встретится или не встретится, Беслан в прокуратуру заявится…

А подполковник? А остальные деньги?…

Конечно, Беслан не ребенок. Он понимает, что подполковник дал ему десять тысяч долларов за то, чтобы он молчал. Молчать – это значит, никто не должен знать, что деньги были в этой пещере. В том числе и в той самой прокуратуре. Наверное, у русских своих принципы. В той же ситуации эмир Абдул хотел Беслана застрелить, чтобы он молчал. Русский подполковник за такое же молчание дал денег… Как бы поступил второй русский спецназовец, тот, что был не в форменной одежде и больше на боевика походил, сказать трудно. Но он тоже злым не показался. Хотя и добрым не представился. Он о деньгах знает. И они с подполковником всю сумму поделят – это понятно… Но какое до этого дело Беслану? Он на чужое никогда не зарился. Не его это деньги, и не должна его волновать их судьба. Пусть она эмира Абдула волнует.

* * *

Схорон, конечно, просторен, но он копался специально как склад оружия и боеприпасов, а вовсе не для того, чтобы здесь прятался человек. Эмир Абдул сначала радуется, что в подступившей темноте он так быстро нашел это убежище. И пытается устроиться поудобнее. Но как здесь устроишься поудобнее, когда нет возможности ноги выпрямить, а разбитое колено в согнутом состоянии ноет не переставая? Рука ноет еще сильнее, стоит только пошевелить ею…

Но Абдул опытный человек в деле приспособляемости. Он все-таки находит позу, позволяющую наиболее, насколько это возможно, расслабиться, и таким образом дает телу отдохнуть. Знает, что расслабление сейчас непременно поможет. Хорошо бы ноги вытянуть. Но если это невозможно, значит, невозможно, и не тот человек Абдул Мадаев, чтобы расстраиваться из-за того, что невозможно.

Он сейчас даже свои травмы не осматривает. Не ранения, а именно травмы, которые получил, сорвавшись со склона, когда старался спрятаться от неизвестно откуда взявшихся «краповых» беретов. Тогда он спрятался, но, оказалось, что ненадолго. «Краповые», похоже, шли за снайпером. Но почему-то не брали его, хотя возможность такую наверняка имели… Может быть, так и думали, что Абдул сам за ним пойдет, и хотели взять Абдула? Ладно. С этим будет время разобраться. Будет время разобраться и с тем, как Беслан освободился. Его же захватили спецназовцы. Просто так они никого не выпустят…

Потом, когда отдохнет, у него будет время подумать обо всем. И травмы свои тоже потом осмотрит. Сейчас он только расслабляется и слушает ночной ельник. Ветерок шумит среди деревьев, колышет иглы, и они поют, издавая характерный звук, совсем не такой, какой бывает в лесу хвойном или смешанном. В чистом долинном ельнике при ветре всегда стоит тихий поющий звон. Выше, на склоне горы, ветер был заметно слабее. Здесь же, в долине, создается эффект аэродинамической трубы. Зимой это особенно неприятно, но сейчас уже не зима, хотя ночной морозец все же чувствуется.

Погони не слышно. Должно быть, «краповые» не решились на спуск, ожидая выстрелов снизу. Снять человека, спускающегося по веревке, проще простого, если умеешь хотя бы курок нажимать. Правда, Абдул не думал отстреливаться, чтобы не выдавать своего местоположения. Да и ответная стрельба, даже если учесть густоту ельника, могла бы его достать. Шальная пуля не спрашивает, куда ей лететь. Она просто летит, и все. И не сворачивает перед преградами, будь то камень или человеческое тело…

Уснуть бы. Уснуть бы. Уснуть… Надо уснуть. Сон всегда лечит…

Абдул закрывает глаза.

И, кажется, что совсем не спал, кажется, что открывает их сразу. И понимает, отчего открывает. Он просто замерз. Только что был не замерзшим, а тут сразу замерз? Эмир смотрит на часы. В последний раз он смотрел на них, когда забрался в схрон и закрыл выход камнем. Оказывается, он два часа проспал.

Сейчас, после сна, и нога, и, особенно, рука, болят несравненно сильнее. Сначала он ощупывает руку. Похоже, что перелом лучевой кости в запястье. Сильно ударился, когда скользил по склону. Потом ногу осматривает. Колено, похоже, просто ушиблено. Хуже, если разрыв мениска, но это ощупью не определить. Разрыв мениска требует операции. Если ее не сделать, болеть будет долго и доставит много неприятностей. Но о какой операции может сейчас идти речь? В другое время можно было бы выехать в Грузию или в Азербайджан и там подлечиться. Сейчас не до того, сейчас Абдул обязан только о деле думать.