Приговор - Кага Отохико

— Доктор Томобэ, не могли бы вы сделать рентген одному больному?

— Рано ещё. Говорил же, чтобы приходили в два, — заворчал Томобэ, но всё-таки вышел.

Танигути снова задремал. Он сидел в кресле очень прямо, обе руки аккуратно лежали на подлокотниках, и только голова чуть склонилась набок. Тикаки решил, что всё-таки лучше последовать совету приятеля и отправить Боку в городскую больницу. Но ему очень уж не хотелось говорить об этом с главврачом. Глядя на снег, он стал прикидывать, что и в каком порядке ему предстоит сделать в послеобеденное время. Работы было довольно много, но ничего особенно срочного. В государственных учреждениях всегда так: чем с большим рвением работаешь, тем больше возникает работы, а если не особенно надрываться, то всё происходит как-то само собой. Вот Сонэхара, к примеру, без крайней необходимости с места не двинется, осматривает больных только тогда, когда его об этом попросят, и большую часть времени прохлаждается в ординаторской. Наверное, образцом может служить Танигути: всё своё рабочее время он трудится не покладая рук, зато после окончания рабочего дня и пальцем не пошевелит. К примеру, сейчас, как только проснётся, сразу же запрётся в своей комнатёнке с электрокардиографом. Но ровно в пять всё бросит и — домой. У Тикаки редко выдаётся свободная минутка, а иногда он не уходит домой и после окончания рабочего дня, если не успевает закончить какую-то работу. Его словно что-то подгоняет, торопит, и когда он не загружен по горло, то чувствует себя не в своей тарелке. Он старается до отказа заполнить время работой, словно желая превратить его в какое-то предельно плотное, отзывающееся на его усилия вещество. Его идеал — время, похожее на этот снег, чтобы вот так же безостановочно — час за часом, час за часом… Иногда он кажется себе слишком суетливым. Многие считают его трудоголиком. На самом деле он просто чего-то боится. Да, наверное, он боится пустоты…

Тикаки вытащил из кармана направления на осмотр, принесённые недавно надзирательницей женской зоны. Листочки грубой рисовой бумаги в половину формата А-6.

Доктору Тикаки Направление на осмотр Женская зона, подсудимая № 4 Нацуё Симура Вышеупомянутая сегодня утром во время заседания суда вдруг обнаружила признаки психического расстройства и была препровождена обратно в тюрьму.

Просьба срочно подвергнуть медицинскому обследованию.

Начальник отделения (печать)

Начальник зоны (печать)

Начальник канцелярии (печать)

Постовой надзиратель (печать)

Женская зона находится в отдалённой юго-западной части тюрьмы. Это внушительное строение, состоящее из центральной части и отходящих от неё, как зубья гребёнки, шести корпусов. Чтобы до неё добраться, надо выйти наружу, а потом пройти по подземному переходу. Это особый мир, вход в который закрыт всем лицам мужского пола за исключением врачей.

В подземном переходе холодный свет люминесцентных ламп освещал сырой потолок и стены, делая ещё более ощутимой окружающую тьму. К решётке, перед которой он оказался, поднявшись по лестнице, ключи Тикаки уже не подходили. Он нажал на кнопку звонка и, ожидая, пока ему откроют, рассматривал небольшое двухэтажное строение, заваленное снегом. В прежние времена, когда тюрьма была лагерем для военных преступников, там содержали приговорённых к смертной казни. В помещении рядом, чуть севернее, находилась виселица, и им волей-неволей приходилось слышать всё, что происходит во время казни. Теперь исполнение приговоров осуществляется не на территории тюрьмы. Место казни, удовлетворяющее самым современным требованиям, то есть снабжённое гуманным новейшим оборудованием, находится в тюрьме К., расположенной на берегу реки в десятке километров к юго-востоку отсюда. Приговорённых к смертной казни перевозят туда утром, это их последняя принудительная поездка на машине. Правда, мало кто из заключённых это знает. Большинство убеждены, что для казней по-прежнему используется деревянный помост с тринадцатью ступеньками, сохранившийся от военных преступников, совершенно такой же, какие можно увидеть в фильмах из жизни Дикого Запада.

Неожиданно с крыши обрушился снег. Снежная глыба, козырьком нависавшая над каменной лестницей, отвалилась, и взору открылся чёрный бетонный забор, отделявший прежнее место казни. Снова пошёл снег: с неба к земле протянулись аккуратные белые нити. Холодно.

Наконец дверь открыли. В проёме стояла молодая надзирательница с мужским зонтом в руках. На зонте белой краской было написано: «Женская зона». До входной двери Тикаки дошёл вместе с ней под одним зонтом. По широкому коридору, который начинался сразу за дверью, сновали женщины в форме — зрелище весьма необычное для Тикаки, привыкшего видеть вокруг себя одних мужчин. Ему навстречу вышла начальница зоны и, отдав честь, провела в контору. Там были установлены масляные калориферы, все в облупившейся краске и пятнах ржавчины. Да и в целом здешнее оборудование показалось Тикаки несколько устаревшим — в медсанчасти всё-таки было паровое отопление, хотя и с покорёженными (оттого что постоянно выходят из строя) батареями.

— Я прошу вас осмотреть подсудимую Нацуё Симура, — наконец заговорила начальница зоны. Она была в форме и с короткой стрижкой, так что её легко можно было принять за мужчину, но мягкий голос звучал довольно мелодично.

— Она сегодня на суде всех перепугала: заявила вдруг во время допроса, что ничего не знает, ничего не помнит. До сих пор прекра-а-сно помнила всё, что касалось её дела, и бойко отвечала на вопросы, и вдруг ни с того ни с сего всё забыла. Очень уж это подозрительно. Главный судья лично её допрашивал со всей строгостью, но она упорно молчала, будто воды в рот набрала, даже адвокат ничего не смог с ней сделать. В конце концов заседание суда объявили закрытым, решив, что её должен освидетельствовать врач.

— А в чём она обвиняется?

— В убийстве. — Начальница зоны раскрыла лежавшее на столе личное дело и бегло прочитала обвинительное заключение, подшитое к первой странице. — Тут написано, что в ноябре прошлого года она убила троих детей. У неё разладились отношения с сожителем, и она, не помня себя от отчаяния, убила детей — шести, четырёх лет и одного года, — потом хотела утопиться, но ей помешали.

— То есть расширенное самоубийство без согласия одной из сторон.

— Обвиняемая не может себе простить, что убила детей, а сама осталась жива, раскаивается в содеянном и до сих пор во время судебных заседания вела себя вполне благоразумно, да и здесь, в тюрьме, за ней не замечали никаких странностей.

— И как она теперь?

— По-прежнему молчит, иногда только вдруг начинает бормотать: «Ой, не помню, не помню», «Что-то у меня с головой»… Или вдруг принимается плакать…

— Что ж, давайте я её посмотрю.

Начальница пошла впереди. В женской зоне нет железных дверей и глазков — непременной принадлежности тюрьмы. Внутреннее помещение разбито металлическими решётками на отдельные секции с комнатами в японском стиле; комнаты отделены от прохода задвинутыми перегородками, в верхней части которых есть стеклянные окошки. Заключённые могут ходить в уборную, размещающуюся в конце коридора, и имеют свободный доступ в соседние помещения, где находятся их грудные дети. Те из них, кому приговор уже вынесен и кто ждёт перемещения в место отбывания наказания, облачены в голубые робы, подсудимые же, которых здесь большинство и которым разрешено одеваться во что угодно, носят разноцветные яркие платья, — в результате складывается впечатление, что ты не в тюрьме, а в общежитии.