Дочь болотного царя - Карен Дионне

Я весь день провела дома. Без сомнения, это был самый длинный, скучный и бессмысленный день в моей жизни. Хуже, чем тот день, когда отец заставил меня помогать маме варить желе. Я не желала ухаживать за ней, хоть и жалела ее из-за сломанной руки. Мне хотелось проверить силки, лунки для подледного лова, охотиться на оленей вместе с отцом, хоть я и злилась на него за то, что он сломал маме руку, – что угодно, лишь бы не сидеть в четырех стенах. У меня было такое чувство, что я наказана, хоть и не совершила ничего дурного.

Даже несмотря на это, я делала все, что мне говорили родители, с радостью и без возражений, в надежде, что все вернется на круги своя. Я мыла тарелки, подметала полы, рубила топором куски замороженной оленины и выкладывала их на печи, чтобы они оттаяли, следуя инструкциям мамы. Я готовила для нее чай из тысячелистника всякий раз, когда она просила, принесла ей остатки кроличьего супа на обед. Помогла ей сесть, чтобы она могла поесть и попить, принесла из кухни горшок, чтобы она пописала в него, и вынесла его потом в туалет. Отец говорил, что чай из тысячелистника останавливает кровь, но он, похоже, не помогал. Кухонное полотенце, которым отец перевязал ее сломанную руку, все покрылось пятнами, засохшими и свежими. Как и простыни. Я выстирала бы их, если бы умела.

Я и правда не осознавала, сколько работы по дому лежит на маме, пока мне не пришлось выполнять ее самой. Я стояла на табуретке, склонившись над плитой, и пыталась понять, можно ли есть оленину, которую я готовила на ужин. («Воткни в мясо вилку и представь, что вилка – это твои зубы», – сказала мама, когда я спросила, как выяснить, готово ли мясо.) Вдруг отец открыл заднюю дверь и просунул голову внутрь.

– Пойдем, – сказал он.

Я сдвинула кастрюлю с печки и с радостью натянула зимнюю одежду. Уже почти стемнело. День был солнечным и ярким, но теперь сгустились тучи, и температура падала, а ветер поднялся такой, словно вот-вот должен был пойти снег. Я глубоко вдохнула морозный воздух. Чувствовала я себя, как заключенный, которого выпустили из тюрьмы, или зверь в зоопарке, вырвавшийся из клетки после целой жизни, проведенной в неволе. Я шла за отцом по двору и всячески старалась не подпрыгивать на ходу.

Отец нес в руке свой любимый нож, семидюймовый «кабар» с лезвием из углеродистой стали, с рукояткой, обернутой кожей, – такие носили морские пехотинцы США во время Второй мировой войны, а этот достался ему, когда он служил в армии. Нож «кабар» представлял собой превосходное боевое оружие, но им можно было также открывать консервные банки, резать дерево или проволоку, хотя я все же отдавала предпочтение своему «боуи».

А затем я поняла, что мы идем к дровяному сараю. Шрамы у меня на предплечье заныли. Я не знала, что отец хотел сделать с этим человеком, но догадывалась.

Мужчина шарахнулся назад, как только мы вошли в сарай, – насколько позволяли наручники. Отец опустился перед ним на корточки, перекидывая нож из одной руки в другую, давая ему возможность как следует рассмотреть себя и улыбаясь так, словно он точно знал, что хочет сделать, но не знал, с чего начать. Он долго вглядывался в лицо мужчины, затем его взгляд медленно опустился на его грудь, а после – на пах. Мужчина выглядел так, словно его вот-вот стошнит. Даже меня мутило.

Неожиданно отец схватил его за рубашку и вспорол ткань ножом. Он разрезал рубашку от шеи до пояса, а затем ткнул его кончиком ножа в грудь. Тот пискнул от страха. Отец нажал сильнее. Нож проткнул кожу. Мужчина вскрикнул. Когда отец начал выводить ножом буквы на его груди, он закричал.

Отец вырезал его татуировку очень долго. Так он это назвал, хотя слова, которые он писал на коже чужака, на мой взгляд, совсем не походили на татуировку.

Отец остановился, когда мужчина потерял сознание. Он встал, вышел наружу и вымыл руки и нож снегом. Когда мы шли обратно в дом, голова у меня кружилась, а ноги подкашивались.

Когда я рассказала маме о татуировке, которую сделал мужчине отец, она задрала рубашку и показала мне слова, которые отец вырезал на ней. Шлюха. Потаскуха. Я не знала, что они означают, но мама сказала, что это плохие слова.

На следующее утро отец отправился на болото, чтобы наконец подстрелить оленя, и уже не стал пытать мужчину в сарае. Он сказал, что теперь нам понадобится еще больше мяса, потому что у нас появился лишний рот. Хотя отец и не кормил его. К тому же в погребе у нас было достаточно овощей, чтобы продержаться до тех пор, пока не вернутся утки и гуси, да еще консервы и прочая снедь в кладовой.

Я решила: отец только сделал вид, что пошел охотиться, а на самом деле спрятался где-то поблизости и следит за тем, сделаю ли я то, что он велел перед тем, как уйти. Уходя, он поручил человека в дровяном сарае мне. Мне следовало дать ему одну чашку цикориевого отвара утром и еще одну вечером, и больше ничего. Я не представляла, как можно выжить на одном лишь цикории. Отец сказал, что в этом и смысл.

Он называл этого человека Охотником, хотя я знала, что его зовут Джон. Мама сказала мне, что фамилия Охотника пишется так же, как и произносится: Лак-ке-нен, с одинаковым ударением на всех слогах. Мне пришлось произнести ее дважды, прежде чем я поняла. Мама сказала, что финские фамилии кажутся трудными из-за двойных согласных и гласных, но на самом деле это не так. Они проще, чем английские слова, где некоторые буквы не произносятся, как, например, буква «b» в слове «dumb»[29] или «w» в слове «sword»[30].

Мама сказала, что Охотник вырос в том же городе, что и она, – в месте под названием Ньюберри, где она ходила в школу с его младшим братом, до того как мой отец привел ее на болото. Она призналась, что была без ума от младшего брата Охотника, хотя никогда не говорила ему об этом. Я подумала о мальчике с тремя именами из журнала «Тин» – Ниле Патрике Харрисе, который тоже лишил ее разума. Странный эффект.

Мама сказала, что ее фамилия была Харью – тоже финская, о чем я не знала. Ее дедушка и бабушка перебрались из Финляндии в Мичиган вскоре после того, как поженились, чтобы работать на медных рудниках. Благодаря картам из «Нэшнл географик» я знала, что Финляндию иногда включают в Скандинавский регион вместе с Данией, Швецией и Норвегией и что скандинавы произошли от викингов. Это значило, что моя мать тоже была из викингов, а следовательно, и я, и это меня очень обрадовало.

Никогда еще мама не говорила так много, как в последнее время. Теперь я знала ее фамилию и внезапно поняла, что не знаю свою.

Возможно, у меня ее и не было, и в таком случае мне бы хотелось, чтобы меня звали Хелена Бесстрашная. Еще я знала название города, где выросла мама. Я знала, что она викинг и что я тоже викинг. Я бы хотела узнать и больше, но мама сказала, что устала, и закрыла глаза.

Я надела куртку и пошла в дровяной сарай. Я надеялась, что Охотник сможет больше рассказать о том городке, где они с мамой выросли. Мне стало интересно, есть ли там и другие викинги. И еще я хотела выяснить то, чего я не знала о маме и об отце.