Мозгоед - Анастасия Монастырская

Нет, ну, что я за человек такой: даже трупы и те у меня знакомые!

Вот оно, значит, как… Пока мы ругали Гошу, уверенные, что он давно уже в Москве пожинает лавры, он гнил в лесу. Как же так получилось, что дальновидный и осторожный режиссер так и не доехал до пункта назначения, подобно Наполеону застряв на подступах к столице? Точно знаю, что выехал Гоша из лагеря один, об этом на следующий день сообщил Четвертаков. Внутренний голос тут же усмехнулся: и ты ему веришь? Боб мог и соврать — они вполне могли вместе покинуть территорию проекта, под каким-то предлогом Боб остановил машину, выманил Гошу и застрелил. Да? А пистолет откуда? Пистолет — дело наживное. Если надо, всегда найдешь.

Нога по-прежнему прижимала сук. Если уберу, гигантские качели вновь уйдут в трясину. Вытащить? А зачем, собственно?! Мне не хотелось касаться трупа не первой свежести, и я быстро убедил себя, что в болоте у Гоши есть реальный шанс дотерпеть до приличного крематория.

— Извини, старик. Сам знаешь, никто не хотел, чтобы все так получилось, особенно с тобой. Я осторожно… Ты даже ничего не почувствуешь…

Ветка приняла изначальное положение. Тело поглотила зеленая чавкающая постель. Хлюп! Чавк! И черное окно затянуло ряской. Спи спокойно, дорогой товарищ! Наше дело маленькое, мы победим.

Я отвернулся и впервые в жизни заплакал.

Хуже пятницы 13-го может быть только понедельник 16-го.

Мясо гадюки оказалось невкусным, но я его съел. Хорошо, что в рюкзаке оставались сухие спортивные штаны и фуфайка с ветровкой. Почему-то в сухой одежде сидеть ночью у костра намного приятнее. Странное наблюдение, не правда ли?! Вообще в рюкзаке у меня обнаружилась масса полезных вещей. Сам я точно помнил, что их туда не клал. Котелок вот, к примеру — в нем можно чай из листьев заварить. Большая фляга с коньяком — им можно согреться. «Пока всё идёт хорошо, подумал он, пролетая мимо тридцатого этажа».

Я сидел и разговаривал с собой, как доктор с пациентом. Главная задача — преобразовать вялотекущую шизофрению в вялотекущую интеллигентность. Хотя на фига в лесу интеллигент?! Тут самое место для шизофреника — надо оголить жопу и орать во все горло: «Как прекрасен этот мир! Па-а-асмотри!».

Ладно-ладно, вернемся к нашим проблемам. А проблема в том, что я никак не мог выбрать роль, в которой мог бы побеседовать со своим пациентом. Какой врач вызвал бы доверие у Дэна Корчагина?!

Из первого курса я помнил, что таких ролей всего четыре. Врач может выступать в беседе и работе с пациентом как авторитарная фигура, как независимый эксперт, как сопереживающий слушатель или как помощник-гуманист.

Авторитарный врач моделирует поведение строгого отца или деспотичной матери, либо встает на позицию учителя. Он указывает пациенту на правильное и неправильное поведение, устанавливает жесткие сроки и ограничения. Например, в общении. Нет, мне такой врач не нужен, — решил я. Терпеть не могу тех, кто меня учит и решает, как мне жить.

Может быть, обратиться к услугам врача-эксперта? Типа сейчас он проанализирует и разложит мои проблемы по полочкам. Пригласит других специалистов, посидит с ними, хлопнет по рюмашке, а потом скажет: «Видишь ли, Дэн, случай запущенный и лечению не подлежит». Ну и на кой ляд мне сдался такой эксперт?

Нет, пускай врач меня просто выслушает. Пусть он думает, что мой клинический случай — это настоящий бестселлер, по которому Голливуд вскоре снимет гениальный блокбастер. Его хватит минут на десять, после чего он сладко заснет. Против такого расклада я совершенно не возражал. После меня ему все равно будут сниться кошмары.

И, наконец, последний претендент на внимание Дэна Корчагина — помощник-гуманист. Помощник-гуманист уверен, что спасительные силы находятся внутри нас, а все переживания содержат некий творческий элемент, способный вывести нас на самую светлую дорогу в своей жизни. И знаете, что самое главное? Он знает, в чем моя проблема. Потому что у него точно такие же проблемы.

Да ну их к черту, всех четверых! Сам с собой справлюсь. В первый раз, что ли?!

Костер приятно согревал, лес перестал пугать. Почему я так спокойно реагирую на то, что происходит? И почему воспринимаю это как нечто само собой разумеющееся?! Не то чтобы меня тревожила собственная черствость, я просто не понимал ее причины. Подумаешь, кто-то умер. Все мы когда-то умрем. Вот и я должен был вроде как захлебнуться. «Меня засосала опасная трясина…» Ан нет, выкарабкался! А кто-то не сумел. Но ведь это его проблемы, так?!

Была у меня пациентка — из Питера. Днем работала в коммерческом банке, а по ночам любила убивать себя. Звали ее Софья, почти Мармеладова. Девушки из Питера особенные, даже когда они переезжают в Москву.

Соня была очень изобретательна в вопросах самоубийствах, но никогда не переходила опасной грани. Если травилась, то чуточку, если вешалась, то понарошку, если резала вены, то делала это очень красиво.

— Зачем играть со смертью? — спрашивал я. — Оставь ее в покое. Когда будет нужно, она сама тебя найдет.

— Ты не понимаешь, — она театрально ломала руки. — Смерть — не она, а он. Он, понимаешь?! И я ищу способы привлечь его внимание к себе. Смерть — самый лучший любовник.

Над этим я как-то не задумывался. Если и так, тогда всех мужиков на смертном одре можно обвинить в гомосексуализме.

В конечном итоге, Соня сделала своему избраннику предложение. После корпоративной вечеринки она проглотила опасную бритву, спрятанную в свежем хлебном мякише. На мякише — тонкий слой масла и толстый слой красной икры. Очень вкусно.

Через две недели Соня умерла от некроза внутренних органов. Перед тем, как испустить дух, с трудом выдохнула:

— Обманул… ушел… к другой…

Даже в смерти нельзя надеяться на честность.

Я с грустью закрыл ей глаза.

…Корень моей проблемы — профессиональный цинизм. На вопрос «Хочешь, покажу?» мужчина-гинеколог, как минимум, ответит: «Не хочу». Психиатру до колик надоел депрессивный психоз, журналисту — пьяные артисты с их откровениями. Политику — народ. Учителю — дети. И что бы там мне ни говорили, не вижу ничего плохого в профессиональном цинизме. Лично мне он помогает не сойти с ума.

Слишком много видел и знаю, чтобы лишний раз переживать по этому поводу. Я смотрю на человеческое тело, как на обыкновенный, не слишком ценный материал, склонный к распаду. Когда на вечеринке мой бывший пациент разбил лицо другому моему пациенту, я только рассмеялся. Они просто решали свои проблемы. Так что в этом плохого? Сломанный нос? Выбитые зубы?

Но что тогда есть смерть? Универсальное решение проблем?

— Доктор, я разорился. Я не могу ни спать, ни есть, ни заниматься сексом. За мной должны прийти, и мне надо покончить с собой, но я…не могу.

— Почему?

— Я постоянно думаю о том, что будет с моей женой и детьми после того, как я умру.