Джунгар. Небесное Испытание - Ольга Погодина

Ицхаль не сопротивлялась. Ему хотелось увидеть следы страсти на ее лице, но оно было холодным и спокойным. Это злило его.

Кроме своих любовных дел, он в эту весну еще много чем занимался. По очереди наведался ко всем главам основных школ. И даже нескольких второстепенных. Бросал намеки. Смотрел на реакцию. Ощупывал комнаты хищным взглядом. Но никакого следа того, что он искал, не находилось. Оставалось немного: с помощью Ицхаль или без нее проникнуть в закрома школы Гарда. Так что его интерес в любом случае удваивался.

Кроме всего прочего, князь требовал все больше внимания. Приходилось часами заседать с ним, выслушивая донесения шпионов, а они были тревожными: действительно что-то происходило в северных степях, и это что-то не походило на привычные склоки между родами или набеги ради табуна кобылиц. В числе других тревожащих вестей были и донесения о двух белоголовых чужаках, подбивающих к войне.

Князь волновался. Тогда они с Горхоном вспомнили о дипломатических играх со Срединной империей, которые вели годами. Опираясь на неосторожные слова предыдущего послания императора, они составили свое и отослали его. Если действительно северные варвары объединятся (что маловероятно, но такую возможность не следует исключать полностью), сил Ургаха может оказаться недостаточно. Император не пошлет им сюда большую армию – его силы распылены незакончившейся войной на юге, а если пришлет небольшой отряд, его можно будет использовать на передовой, не тратя собственные ресурсы.

Над Ургахом повисала атмосфера грядущей войны. Войны победоносной. Ригванапади усилил караулы и сторожевые и сигнальные башни на границах. Курьеры засновали туда-сюда, передавая донесения об укреплении окраинных крепостей. Заказ на оружие вырос втрое. Проводились смотры. Монахи боевых школ высылались в гарнизоны для обучения.

Ургах скалил зубы, точно медведь, которого нечаянно пробудили из зимней спячки. Горхон в этой неожиданной суете и сам чувствовал, как в нем возрождается забытое удовольствие жить, словно он вдруг стал просыпаться от долгого мутного сна. А тут еще эта пикантная интрижка с княжной… Ее убьют позорной и мучительной смертью, если узнают. Жриц, нарушивших обет, подвешивали в клетке на центральной площади умирать от голода и жажды – страшная смерть и вовсе немилосердная, однако одна из самых распространенных казней для духовных лиц ввиду запрета на их прямое убийство. Она пошла на это ради безопасности своего потерянного сына. Конечно. На это он и рассчитывал. Он чувствовал бурлящие в ней чувства, словно проблеск лавы в спящем вулкане. Это завораживало.

– Хотелось бы побольше… гм… нежности, княжна, – промурлыкал он ехидно. – В конце концов, ты столь долго… воздерживалась.

Ноздри Ицхаль слегка дрогнули.

– Полагаю, нежность ты найдешь у своих шлюх, – невозмутимо сказала она. – Мне пока незачем притворяться.

– Конечно, нет! – Горхон улыбался. – Ведь, я надеюсь, интерес у нас обоюдный.

Ицхаль одарила его взглядом, способным расплавить стену.

Горхон ухмыльнулся совершенно не похожей на него улыбкой. Его все это определенно… бодрит.

Ладно, пускай думает, что получил над ней власть. В середине лета Ицхаль, уже потерявшая всякую надежду, получила известие, от которого все в ней перевернулось. Элира нашла его! Живого! Ее сын действительно жив, и это не было ошибкой, ночным мороком или болезненной фантазией сновидицы – у многих из них сбывались далеко не все сновидения. Ей также с величайшими предосторожностями все же удалось передать через настоятельницу степного монастыря известие для нее – не покидать степей, следовать за Илуге и охранять его. По крайней мере до того момента, пока она не разберется с Горхоном, который преследовал ее.

С некоторых пор она тщательно контролировала себя, свои мысли. Особенно тщательно, если это касалось ее брата или Горхона. До недавнего времени она бы яростно призывала все несчастья на их головы. Но не теперь, после того, что ей сказала Мха Грома.

Сначала Ицхаль попросту не поверила старухе. Потом – поверила. Еще потом, после того, как она вернулась и ее жизнь вошла в обычную колею, все произошедшее ей показалось сказкой, рассказанной на ночь. Однако следом пришли воспоминания о сотнях совпадений. Об окне, закрывавшемся в тот момент, когда ей этого хотелось. О том, что у нее всегда был дар находить потерянные вещи. И еще… о многом.

Но если она – Ярлунга, та, чьи желания сбываются, – достаточно ли этого, чтобы захотеть и стать счастливой? Будь осторожна в своих желаниях… Теперь она даже старалась не думать о них. Кроме одного. Желания увидеть сына.

Однако происходящее сейчас задавало ей новую загадку: она могла поклясться, что никак не хотела становиться любовницей Горхона. И все-таки стала ею. Это ставило ее в тупик. А еще больше Ицхаль боялась захотеть оставаться его любовницей.

Пальцы Горхона уверенно легли ей на плечи, неспешно прошлись по волосам.

– Я бы предпочел, чтобы ты не искала во мне врага, Ицхаль Тумгор, – вкрадчиво сказал он. – Подумай лучше, сколь многого мы могли бы добиться вместе…

– Я не представляю, зачем я тебе вдруг понадобилась. – Ицхаль резко обернулась. – Я не участвую в интригах и далека от княжеского трона. Брат ненавидит меня. Мой сын, если он жив, не сможет наследовать, а потому для тебя неинтересен.

Горхон расхохотался.

– Ты повторяешься, княжна. Неужели ты не можешь хотя бы предположить, что меня заинтересовала ты сама. Без всякого… обрамления.

– Не могу, – отрезала Ицхаль, гневно сдвигая брови.

Жрец прижал ее к себе, его голос теперь звучал у самого ее уха.

– Жаль. Так было бы намного… приятнее.

«О Падме, что я наделала!»

Ну, вот она и замужем. После «чайной церемонии», «обряда преломления лепешек» и «проводов невесты» она теперь официально признана в качестве супруги господина Гань Хэ, судьи Дома Приказов из благородного рода Западных Лянов. Ы-ни рассеянно посмотрела на проплывающие в потайном окошке ее повозки пейзажи. Начало осени – прекрасная пора, лучшее время для поэзии и безответной влюбленности. Раньше она всегда любила это время. Но сейчас… сейчас все было каким-то очень странным.

Начать с того, что свадебные торжества, которые в иных случаях длились не меньше месяца, были поспешно и неуважительно свернуты, немало озадачив (но и не слишком огорчив) господина Хаги. Не успели «проводы невесты», по традиции сопровождавшиеся трехдневными празднествами – в доме невесты, в доме жениха (который заменил Дом Приемов) и уличным шествием для всех желающих, – завершиться, как судья Гань Хэ отдал приказ об их отбытии в столицу. Собственно говоря, он объяснил это тем, что не может себе позволить затягивать свой доклад в Доме Приказов, и это было действительно причиной уважительной и серьезной.

Однако судья мог бы вернуться в столицу, если так уж спешил, и послать за ней позже. Это можно было бы объяснить его нетерпением соединиться с молодой женой. Но до сего дня судья Гань Хэ даже пальцем не прикоснулся к своей молодой супруге. Об этом Ы-ни ни одной живой душе не сказала ни словечка. Известно ведь, сколько острых шуточек приходится выслушивать новобрачным, и ей просто никак нельзя было признаться, что она до сих пор остается девственницей.