Дикое сердце - Вирджиния Браун

До ушей Аманды долетали шепот и обрывки разговоров — Франческа и остальные задавали вопросы о пленнике, а Роза и ее французский лейтенант удалились на несколько ярдов от остальных. Аманда вдруг почувствовала раздражение, считая их легкомысленными, глупыми девчонками, лишенными здравого смысла, и, резко развернувшись, присоединилась к девушкам, столпившимся полукругом у дверей конюшни, заставив себя бросить взгляд на закованного в кандалы узника.

— Я возвращаюсь в дом, — отрывисто сказала она, оглядывая висевшего без сознания на цепях человека, чья голова свесилась почти до колен. Роза оказалась права — он действительно выглядел грязным и одетым в лохмотья; даже в сумраке конюшни она видела, что он жестоко избит. У нее засосало под ложечкой, и Аманда радовалась хотя бы тому, что не видит его лица, а значит, не может узнать.

Так много жертв — француз Жан-Жак, Хуана, Педро, — и столько людей умирает каждый день. Война была суровой реальностью, которой она хотела избежать.

Франческа немного помедлила, когда Аманда быстро пошла по дорожке, чуть приподняв юбки, чтобы они не касались каменных плит, но потом, беспомощно пожав плечами, направилась за ней. Остальные потянулись за ними, немного удивленные поспешным прощанием с офицером и солдатами.

— Что случилось? — спросила Франческа, догнав Аманду у арки парадного входа. — Почему ты ушла так быстро?

— Я считаю безнравственным глазеть на несчастную жертву войны, как будто он выставлен в музее. Бедняга наверняка всю свою жизнь был не более чем батраком, а теперь должен умереть за дело, которого даже не понимает…

— О нет, только не этот человек, Аманда! Он не пеон и не индеец, уверяю тебя. Он, должно быть, потомок испанцев, с этими надменными чертами… — Ее голос мечтательно умолк, и Аманда подозрительно взглянула на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Пожав плечами, Франческа ответила:

— Я видела его раньше. Он muy hermoso[26], и не может быть индейцем. Говорят, он высок ростом и держится очень высокомерно. Даже скованного цепями, охранники боятся его. Очень плохо, что он должен умереть. — Темные глаза Франчески озорно сверкнули. — Я, например, хотела спасти его. Подумай только, как благодарен он будет!

— Франческа, ты просто невозможна! — укоризненно произнесла Аманда, но невольная улыбка тронула ее губы. — И ты неисправимо романтична, мечтая об этом пленнике как о интригующей фигуре. Поверь мне, лучше не связываться с хуаристом — и не важно, насколько он красив. — Мыслями Аманда перенеслась к Рафаэлю, гадая, где он сейчас, свободен ли или пойман, так же как тот несчастный в конюшне. «Боже, помоги ему, — молча молилась она, — сохрани его живым и когда-нибудь верни ко мне. Вопреки всему, — с болью подумала девушка, — я люблю его. Он предал и бросил меня ради благородного понятия о чести, и все же я люблю его. Я, должно быть, совершенно сошла с ума…»

Максимилиан и Карлота давали множество балов и маскарадов, на которых присутствовали заслуженные генералы и мексиканская знать. Хотя и не настолько пышные, как во дворце в Мехико, праздники всегда были веселыми и оживленными, с длинными столами, ломившимися от снеди, охлажденного вина и шампанского.

Между группами гостей прохаживались марьячи, играющие любимые мелодии императора: их трубы, скрипки и гитары легко переходили от нежных и страстных песен к ритмичным танцам.

Иногда везде развешивали похожие на пойманных светлячков фонарики, раскачивающиеся на ветерке, дующем с озера, и они освещали столы и землю вокруг мерцающим сиянием. Император часто танцевал с одной из фрейлин своей жены. Поддерживая традицию, Максимилиан появлялся на праздниках в мексиканском наряде, который очень любил, и Аманда была вынуждена признать, что он выглядел великолепно. Максимилиан старался принять многие национальные обычаи в искренней попытке понравиться мексиканскому народу. Он находил простой стиль жизни очаровательным, а прекрасных дам пленительными — факт, доставлявший его жене немало огорчений.

Многие мужчины, похоже, считали Аманду очаровательной и часто находили предлоги, чтобы увести ее от Фелипе показывать новых соловьев, купленных императором, или покатать по озеру на лодке. Фелипе с его странным чувством юмора в некотором роде даже нравилось, что другие мужчины, такие как полковник Лопес, личный доктор императора Бах и даже маршал Базен, увлечены его женой. Фелипе поощрял это, советуя Аманде надевать соблазнительные платья и даря ей резные шкатулки с драгоценностями, которые многие поколения хранились в семье Леон.

— Разумеется, тебе следует носить их, только когда ты со мной, — сказал он, когда они готовились пойти на костюмированный бал. Все еще поглощенная мыслями о пленнике, которого видела утром, Аманда бросила на него быстрый взгляд. Темные брови Фелипе приподнялись, голос стал тихим, и в нем звучала едва прикрытая угроза. — Никогда не пытайся избавиться от этих драгоценностей, Аманда, иначе очень пожалеешь, — промурлыкал он, вынимая тяжелое золотое ожерелье с рубинами и бриллиантами.

Аманда стояла словно окаменев, когда Фелипе играл ожерельем, переливая его из одной руки в другую; прищуренные темные глаза блестели, и она вдруг подумала, не перешел ли он грань между умом и безумием.

Когда Фелипе подошел и, встав позади нее, обвил шею тяжелым ожерельем, она замерла в тревоге. Ее синие глаза встретились с его глазами, отраженными в позолоченном зеркале на стене, и она содрогнулась от зловещего выражения на красивом лице мужа. Боже, он выглядел так, будто хотел убить ее.

Фелипе застегнул замочек ожерелья и пробежал пальцами по узорчатым звеньям цепи, лаская каждый сияющий рубин. Наконец он остановился на огромном камне в центре и положил его на ладонь.

— Красиво, не так ли, Аманда? Само совершенство! Этот огненный цвет в то же время такой холодный — прямо как моя жена.

Камень тяжело лег в ложбинку между грудями, и Аманда закрыла глаза, сглотнув от внезапно охватившего ее страха. Она не должна позволить ему увидеть, как сильно напугана.

— Вы так думаете, дон Фелипе? Как странно, — пробормотала она. — Вы находите меня холодной? — Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. Его тонкие пальцы скользили по ее коже, а потом обхватили шею, усиливая давление, когда она пыталась отодвинуться.

— Si, я нахожу вас холодной, но я всего лишь ваш муж. Уверен, ваш любовник-бастард считает вас достаточно горячей, милая женушка. — Давление усилилось, его пальцы впились в шею, не давая ей дышать. — Не хочешь ли увидеть его снова, чтобы затащить в свою постель, как puta, которой ты и являешься, Аманда?

— Хватит! Я отказываюсь выслушивать это, дон Фелипе, и считаю ваши абсурдные вопросы оскорбительными.

— Ты отрицаешь это? — Фелипе отпустил ее, потом схватил за плечи и резко развернул лицом к себе; его глаза смотрели в ее глаза, губы кривились от почти звериной ярости. — Нет, конечно, нет. Ты не можешь отрицать этого. Но уверяю тебя, ты не затащишь его снова в свою постель.