Запретная правда о русских. Два народа - Андрей Буровский

В 1848 году Петрашевский пытается вовлечь простонародье в работу своего революционного кружка и с этой целью предлагает дворникам по полтиннику за вечер – лишь бы сидели и слушали. Вскоре приходится вводить еще одно условие – чтобы не засыпали. А то ведь народ смертельно скучает, слушая, как о нем надо заботиться.

Герцен первым стал утверждать, что русский мужик – это стихийный социалист и что община – готовая ячейка будущего общества равенства и братства. Уже в его времена многие мужики как раз спали и видели, как бы им сбежать из этой самой общины, но вот этого Герцен «в упор не видит» и продолжает свои диковинные рассуждения о «стихийных социалистах».

В 1860-е годы народовольцы начинают свои «хождения в народ». Они верят, что народ нужно просвещать; как только он узнает «истину», так тут же проникнется революционными убеждениями.

Но Желябов, Аксельрод, Перовская, Аптекман, Засулич, Михайлов, Фридман – все они все время сталкивались с какими-то «неправильными» крестьянами. Интеллигенты им про эксплуатацию и про нехорошую власть – а мужики зевают и отвечают: мол, мы сами виноваты, запились и Бога забыли.

Проповедовать социализм? Но крестьяне твердо убеждены: социализм – это что-то очень плохое! Это – против царя и Бога! Не раз и не два они связывают агитаторов и передают их полиции, как страшных смутьянов.

Спрашивают как-то у деревенского мужика:

– Ты народ?! А тот шапку ломает и скромно:

– Да как прикажете…

В общем, почти как у Некрасова:

Возможно, как раз понимая это, Некрасов (радетель за народ! Культовая фигура, почитавшаяся выше Пушкина!) и не стал народовольцем. Ну, а другие становились. Разочарования времен «хождения в народ» не помешали членам «Народной воли» верить в то, что надо только убить царя – и тут же грянет революция. Убив Александра II, они никак не могли понять – почему же не поднимается народ?! И тем более ударом стала казнь народовольцев – убийц царя-Освободителя и на эшафоте проклинали те самые мужики, за чье счастье они отдали свои жизни. Дело не только в монархических настроениях: в конце концов, народовольцы убили умного, интеллигентного человека, отца нескольких детей. Той же бомбой был убит и мальчик 12 лет – об этой смерти как-то забыли, а зря… Народ, плевавший на Желябова, Фигнер и Перовскую на их пути к эшафоту, помнил и это. Ну, отсталые они, русские туземцы, никак не могут проникнуться идеями собственного блага. И очень не любят, когда убивают людей.

«Народничество отражало протест пореформенного крестьянства России против помещиков и остатков крепостничества», – утверждает авторитетный справочник [80. C. 137].

Несколько странно – протест крестьянства, но выражают его почему-то вовсе не крестьяне, а городские интеллигенты. И сказано это через сто лет после народников… Объяснить могу лишь одним способом: коммунисты середины XX века – тоже русские европейцы. Они пришли позже и честно осознают себя принявшими эстафету. Ну конечно же, они принимают главное в положении русских европейцев: надо вести за собой народ – для его же собственного блага. Народники так и делали…

Не зря же они пели сами про себя, объясняя, почему угодили на каторгу:

Не за пьянство за буянство и не за ночной разбой, А за то, что заступился за крестьянский люд честной.

Отмечу еще раз искусственный, псевдонародный язык песни. Прямо как у Рылеева с Бестужевым. И как у интеллигентов, выходящих к солдатским теплушкам в августе 1914 года.

Но самый фантастический пример того, как интеллигенция придумывает туземцев, – это история с «народной» песней про утес Стеньки Разина. Сочинил эту песню напрочь забытый писатель А.А. Навроцкий – кстати говоря, вовсе не народник, не революционер, а тип насквозь «реакционный». Но реакционеры такие же выдумщики, как и революционеры, и в главном их выдумки – общие. Например, выдумка, будто Степан Разин – это народный герой и что крестьяне хотят повторения разинщины.

«Утес Стеньки Разина» сочинен в 1870 году. В 1896 году сам автор положил эти стихи на музыку, и они стали «народной песней, широко распространенной в революционных кругах» [81. С. 25].

Песня эта сегодня почти забыта, и я приведу ее текст, но не полностью – очень уж она длинная. Кто хочет – пусть читает оригинал.

В этих стихах куда ни кинь – все мифология. Тут и поэтика «почвы и крови», земли, помнящей «героев». И способность земли передать заветные мысли достойному – как меч Эксклибур поднимался из земли не как-нибудь, а именно для короля Артура. И способ отбора достойного – ритуально чистого аскета, эдакого юрода XIX века – который «с корыстью не знался». И сомнение, что хоть один достойный есть на Руси.

Текст, после которого не знаешь, кому звонить: в политическую полицию, доносить на духовное окормление террористов, или в «Скорую помощь», в психбригаду.

Впрочем, и после Навроцкого Шаляпин пел не менее знаменитое и на этот раз забытое не в такой степени: