Польский крест советской контрразведки. Польская линия в работе ВЧК-НКВД. 1918-1938 - Александр Зданович

За исследуемый период центральный аппарат военной разведки Польши серьезно реформировался несколько раз. Не буду вдаваться в подробности происходивших изменений, так как все это подробно описано польскими историками А. Пеплоньским, А. Мисюком, К. Краем[404]. Причем двое последних опубликовали свои исследования и в переводе на русский язык, поэтому с ними могут свободно ознакомиться все интересующиеся читатели. В связи с этим отметим лишь наиболее существенные из организационных мероприятий.

Итак, в 1921 г. после окончания советско-польской войны в реферате центральной агентуры были созданы географические подрефераты «Б-1» «Восток» и «Б-2» «Запад». На обязанности первого лежала организация разведки в РСФСР, Белоруссии и на Украине, а также в Литве. Понятно, что советские республики являлись главным врагом Польши, и поэтому на ведение разведывательно-подрывной деятельности против них выделялось наибольшее количество финансовых средств и кадровых ресурсов. Так, начальник разведки 2-го отдела ПГШ майор И. Матушевский ассигновал в 1921 г. на работу на востоке 120 тыс. польских крон, а на все западное направление — лишь 57 тыс. крон[405]. Кроме подреферата «Б-1», разведывательную работу на восточном направлении вели подрефераты «Б-3» и «Б-4». Для этого они использовали территорию балтийских государств и юга Европы. По утверждению профессора А. Пеплоньского, эти подразделения разведки имели свои резидентуры в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Белграде[406].

Реалии разведывательной работы показали, что необходимо сконцентрировать усилия по советской линии. Поэтому подрефераты «Б-3» и «Б-4» вскоре ликвидировали, и все их резидентуры подчинили подреферату «Б-1» «Восток». Кроме данного подразделения, в основном на советские республики был нацелен 2-й реферат разведывательного отделения 2-го отдела ПГШ (реферат «А»). Небезынтересно отметить и то, что его структурная единица — подреферат «А-1» — отвечал за проведение диверсионных акций на военных, промышленных объектах и транспорте, осуществлял подготовительные мероприятия на случай новой войны с нашей страной[407]. Для этих целей польские разведчики создали особую лабораторию по изучению и применению ядов, бактериологических препаратов, проводили эксперименты в области боевых отравляющих веществ[408].

Деятельности польской разведки в СССР способствовал ряд обстоятельств. Во-первых, наличие по обе стороны границы большого количества поляков, знавших русский, украинский и белорусский языки. Во-вторых, наличие разведывательной базы в лице поляков, проживавших в СССР, сплоченных на религиозной, националистической и культурной основе. Исследователи истории советско-польских отношений подсчитали, что после Октябрьской революции на территории нашей страны оставались проживать от 2,5 до 4 млн поляков[409]. В-третьих, большое количество поляков имелось среди командного и политического состава РККА, работников партийных органов, в военной промышленности и даже в органах государственной безопасности СССР. Многие из них были допущены к сведениям, составляющим военную и государственную тайну. К примеру, на 1923 г. 17 % представителей высшего комсостава являлись поляками по национальности[410]. И этот процент лишь ненамного изменился к середине 1930-х гг.

Несмотря на предпринимавшиеся по линии советской контрразведки меры, поляки добывали большой объем военной информации, особенно о дислокации воинских частей в приграничных округах, передвижениях войск, оснащении их новой военной техникой. Одной из причин безнаказанности польской агентуры в 1921–1922 г. являлась слабость войсковой охраны и оперативного прикрытия наших западных границ. Ошибочным, на наш взгляд, было решение о закреплении за приграничными губернскими чрезвычайными комиссиями соответствующих участков границы. Дело в том, что в 1920-м и первой половине 1921 г. вся ответственность за политическую охрану границы лежала на едином чекистском органе — Особом отделе окружного уровня, который был обязан своевременно обобщать и анализировать всю необходимую информацию, вырабатывать единую тактическую линию работы на границе и в прилегающих районах[411].

Следующая реорганизация 2-го отдела ПГШ произошла в октябре 1923 г. Ее предложил подполковник М. Байер, который руководил этим аппаратом уже более года и за этот период смог определить имеющиеся организационные слабости[412]. В основном это касалось системы связи с резидентурами, ускорения процесса получения Варшавой добытого разведывательного материала. По договоренности с МИД эти материалы стали пересылать дипломатической почтой. Каждый вторник в польскую столицу приезжал курьер МИД, и уже в четверг он возвращался в Москву. Он забирал почту из Москвы, Петрограда и Новониколаевска. По дороге он заезжал в Минск. Независимо от этого курьера корреспонденцию стали возить и посланцы Репатрационной комиссии, а также ее отделений в Харькове, Одессе и Киеве[413]. Изменения коснулись и контроля за деятельностью резидентур, который стал осуществляться путем выезда на места опытных сотрудников центрального аппарата разведки.

После переворота, осуществленного Пилсудским в мае 1926 г., произошла не планировавшаяся ранее и более масштабная, чем предыдущая, реорганизация 2-го отдела ПГШ. Прежде всего отмечу, что были заменены практически все руководящие кадры. Вместо «умеренного» противника СССР подполковника М. Байера и сменившего его на короткий период времени абсолютно бесцветного и ничем не зарекомендовавшего себя в разведке подполковника Е. Блешиньского-Ферек на должность начальника 2-го отдела в ноябре назначили Тадеуша Шетцеля. Он начал работу в спецслужбах еще в 1918 г., когда возглавил 2-й отдел командования Генерального округа в Люблине. Затем руководил разведкой на Украине, а с 1920 г. уже работал в центральном аппарате 2-го отдела ПГШ. В характеристике на Шетцеля его начальник в начале 1920-х гг. отмечал: «Очень хороший офицер-разведчик. В работе неутомим и систематичен. Исключительно вдумчиво и грамотно решает порученные ему задачи. Из числа известных мне офицеров разведки майор Шетцель отличается наиболее глубокой мудростью и идейностью…»[414]