Метод «Джакарта». Антикоммунистический террор США, изменивший мир - Винсент Бевинс

некоторые из офицеров сформировали партизанскую группу Революционное движение 13 ноября (Movimiento Revolucionario 13 de Noviembre, MR-13) для открытого восстания против правительства. Другой офицер создал группу «Повстанческие вооруженные силы» (Fuerzas Armadas Rebeldes, FAR) и стал сотрудничать с подпольной Коммунистической партией Гватемалы, верной принципам ненасилия с момента своего основания{448}.

К 1964 г. Соединенные Штаты и их местные партнеры-военные, разочарованные неспособностью обуздать восстание, сменили тактику. Они начали серию контрпартизанских действий в Восточной Гватемале. Им помогала правая террористическая организация «Белая рука» (La Mano Blanca), но победа все ускользала. Совершенно недемократическое и не способное построить общество, где у простых людей был бы хотя бы один шанс улучшить свое положение, государство столкнулось с огромными трудностями в отстаивании своей легитимности. Его лидеры прибегли к другому решению. Пока в Индонезии продолжалось насилие, они привезли в Гватемалу двух американцев из Юго-Восточной Азии.

В сентябре 1965 г. Джон Гордон Мейн был назначен послом США в Гватемале. Он работал первым секретарем посольства Индонезии до того, как послом стал Говард Джонс, затем при Джонсе являлся директором Управления по делам Юго-Западной части Тихого океана в Государственном департаменте. Вскоре после этого Мейн обратился за помощью к Джону Лонгану, бывшему офицеру Пограничной службы США, работавшему на ЦРУ в Таиланде и других местах{449}. Гнездом Лонгана было то же отделение в Бангкоке, которое санкционировало поставку оружия индонезийским военным в период убийств{450}.

Вскоре после приезда из Венесуэлы Лонган создал эскадроны смерти. В течение трех месяцев они осуществили операцию «Зачистка», или Operación Limpieza, в ходе которой похитили, подвергли пыткам и казнили 30 видных деятелей левого движения в марте 1966 г., как раз тогда, когда Сукарно сдавал свои позиции в Индонезии. При этом они не просто убили их, они их похитили и заставили исчезнуть, умертвив и никому не сообщив о случившемся.

Считается, что события 1965–1966 гг. в Индонезии стали первым случаем, когда Азия столкнулась с исчезновениями людей как тактикой государственного террора{451}. В 1965 г. в город Гватемалу приехали два человека, имевшие непосредственные знания о деятельности США в Индонезии. Историки, изучающие насилие в Латинской Америке, полагают, что первыми жертвами такого рода репрессий в этом регионе стали жители Гватемалы{452}.

Китайская Народная Республика

Первое октября — особая дата в календаре коммунистического Китая. Это национальный праздник, день основания Китайской Народной Республики, которой в 1965 г. исполнилось 16 лет. Когда Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин выступали в тот день на площади Тяньаньмэнь, в толпе были индонезийские студенты и левые{453}. На состоявшемся затем банкете индонезийцы составляли самую многочисленную иностранную делегацию{454}.

Когда Сухарто установил полный контроль над Индонезией, антикоммунисты использовали это совпадение дат для нечистоплотных обвинений, будто Китай каким-то образом срежиссировал Движение 30 сентября. У Пекина никогда не было ни возможностей, ни намерения менять индонезийское правительство, наоборот, китайская верхушка совершенно не понимала, что происходит{455}. Сначала в Китае поверили, что был предотвращен настоящий правый мятеж, затем решили, что Сукарно вернет себе власть в стране и продолжит править при поддержке коммунистической партии, наконец, испугались, что Сукарно не захочет или не сможет помешать армии врываться в дома сотрудников китайского посольства в Джакарте.

В декабре, узнав о смерти Дипа Нусантара Айдита, Мао написал стихотворение.

Редкие ветви стояли перед моими окнами зимой,

улыбаясь мне сотням цветов.

Увы, пришла весна — и увяли эти улыбки.

Ни к чему скорбеть об ушедших:

Для всякого цветка своя пора увядать и своя пора цвести.

В следующем году будут новые цветы{456}.

Очевидно, еще в декабре Мао считал, что левые в Индонезии снова восстанут. Этого не случилось, их всех поубивали, и те, кто протестовал против коммунизма, и студенческие группы все чаще нападали на китайское посольство. В феврале больше тысячи ультраправых молодых людей атаковали здание, и персоналу пришлось кто во что горазд защищаться с помощью пивных бутылок, электрических лампочек и кун-фу. Антикоммунистическое и антипекинское правительство Тайваня предоставляло средства и обучало эти группы, нападения не прекращались. В общей сложности посольство было атаковано больше сорока раз.

Сообщения о столкновениях дошли до Китая и стали частью официального дискурса зреющей «культурной революции». Диктатура Сухарто и «культурная революция» возникли синхронно, говорит научный сотрудник Таомо Чжоу, главный специалист по китайским документам об Индонезии того периода. «Эти два значительных и бурных процесса в Азии времен холодной войны взаимно усиливали друг друга», — пишет она, и конфликт с Индонезией «сыграл огромную роль в растущей социально-политической мобилизации на ранних этапах „культурной революции“». Героическое сопротивление жестокости таких деятелей, как Сухарто, стало одной из главных тем для «красных охранников» (хунвейбинов){457}.

Сначала разъяренная китайская молодежь просила разрешения расклеивать плакаты с призывом атаковать «индонезийских реакционеров». Затем фотография китайского дипломата, раненного во время нападения на посольство в Джакарте, стала сенсацией в СМИ по всей стране. Шестьсот тысяч хунвейбинов протестовали перед посольством Индонезии в Пекине. Прибывая в Китай, этнические китайцы, бегущие от насилия в Индонезии, присоединялись к индонезийским студентам и левым, которые тоже оказались там{458}. Их рассказы об ужасах, происходящих на родине, получили широкую известность во время «культурной революции» и использовались как мощные символы угрозы правого насилия и необходимости героически сопротивляться империализму.

На мероприятии с участием этих беженцев, стоя перед толпой людей, размахивавших «Красной книжечкой»[7], министр иностранных дел Чен И провозгласил: «Китайский народ, вооруженный мыслью Мао Цзэдуна, никто не унизит! Зарубежных соотечественников, представляющих сильный социалистический Китай, никто не посмеет преследовать!» Он продолжил: «Индонезийские варвары-реакционеры в конечном счете столкнутся с суровым судом истории»{459}.

«Культурная революция» опиралась на идею, что скрытые буржуазные элементы могут просочиться в левое движение и стать для него угрозой. События в Индонезии в 1965–1966 гг. послужили самоочевидным обоснованием этого нарратива. Всего несколькими неделями ранее самая большая в мире невооруженная коммунистическая партия пользовалась существенным влиянием в гигантской стране по другую сторону Южно-Китайского моря. Мао и Чжоу Эньлай убеждали индонезийских левых вооружить людей{460}. Те не послушали совета. И вдруг откуда ни возьмись появились те самые скрывавшиеся до сих пор правые элементы и принялись убивать их всех, превращая антиимпериалистическую страну с левым уклоном в союзника Вашингтона. Идеальный пропагандистский сюжет, который стоило бы выдумать. Если бы только это не было правдой.

Соединенные Штаты Америки

Власти США практически в унисон воспевали массовую резню в Индонезии, даже когда ее размах и жестокость стали очевидны. По иронии один выбивающийся из общего хора голос принадлежал человеку, имевшему репутацию инициатора самых жестоких и безжалостных тайных операций в начале 1960-х гг.

В январе 1966 г. сенатор Бобби Кеннеди сказал: «Мы высказались против бесчеловечных боен, устроенных нацистами и коммунистами. Однако выскажемся ли