Круг замкнулся - Наташа Кокорева

Белянка кивнула. Она знала, что плакать нельзя. Всегда знала. Но разве от этого легче? Легче дышать?

– Как теперь жить? – прошептала она. – Как мы без нее?

– У нее было три ученицы, Бель, – его мохнатые брови сошлись на переносице. – Три.

– Горлица справится, – покорно кивнула Белянка. – Но такого ни разу не было, чтобы ни Отца у деревни не было, ни Ведуньи. Да еще и чужаки тут.

– Так и быть, я не расскажу Стрелку, что ты о нем на самом деле думаешь! – Ловкий наигранно поджал губы, поднял плоский камешек и пустил по воде.

Она бессильно вздохнула:

– Ты издеваешься?

С трудом сдерживая улыбку, он деловито считал отскоки камешка:

– … три, четыре, пять, шесть, семь! – Ловкий хлопнул в ладоши. – Ты видела? Видела это?

Белянка отвернулась. Как можно быть таким чурбаном?

Брат молчал. Она чувствовала на затылке его пристальный взгляд и жмурилась, сдерживая слезы.

– Она его отпустила, – Ловкий коснулся ее плеча теплой ладонью.

Она? Отпустила? Ласка… отпустила Стрелка? Сняла приворот?!

Ледяная волна окатила сердце, наполнила грудь и схлынула в землю. Белянка распахнула глаза, резко обернулась и уставилась на брата.

– Правда-правда, – кивнул он и широко улыбнулся. До того тепло улыбнулся, что веки второй раз за день защипало от нестерпимо горячих слез.

– А как же Ласка? – рискнула спросить Белянка.

Рыжий взгляд мгновенно похолодел.

– Ночевала у Боровиковых.

Не простит? Он же любит ее! Так нелепо и глупо вышло.

– Быть может, ты… – Белянка невольно нахмурилась.

– Видно будет, – отрезал Ловкий.

– Не помешаю? – за спиной прозвучал голос, знакомый до боли, живой, с озорными нотками.

Голос Стрелка.

Сердце отчаянно застучало, гулко отдаваясь в горле, в затылке, в ушах. Слезы потекли по щекам. То ли слезы радости, то ли слезы боли. И было так страшно проснуться, очнуться, обернуться. Вдруг только кажется? Вдруг это не он?

– На тебе лица нет, Бель, – толкнул ее плечом Ловкий. – Пожалуй, пойду я. А вы тут уж как-нибудь сами, без меня.

Белянка не шевелилась и даже забыла как дышать. Ловкий поднялся, многозначительно посмотрел куда-то за ее спину и ушел.

– Утро доброе, – словно невзначай обронил Стрелок.

В мыслях тут же вспыхнул недавний разговор у ясеня. Как же страшно обернуться и увидеть все тот же мутный, бессмысленный взгляд!

– День в разгаре, – резко передернула она плечами – именно так отвечал он тогда.

Стрелок подошел близко – она спиной чувствовала его тепло.

– Как дурной сон, – прошептал он.

Белянка зажмурилась, вскочила на ноги и резко развернулась.

Стрелок смотрел прямо на нее. Губы срастались тонкой линией, но все-таки он улыбался. Только он мог так улыбаться: одними глазами, с легкой насмешкой, но не обидно, а бесконечно ласково. Осунулись скулы, даже нос будто заострился, но из-под густых светлых бровей смотрели ясные и чистые глаза. Его глаза.

Сердце замерло в самой высокой точке, и с великим облегчением Белянка выдохнула:

– Цвета высокого летнего неба…

Веки налились слезами, отяжелели. В груди загорелось маленькое солнце, защекотало пушистыми лучами. Если вдохнуть глубоко-глубоко, подняться на цыпочки и прищуриться, то можно нырнуть, раствориться в его глазах, прикоснуться к душе. Узнать. Понять. Слиться. И остаться с ним навсегда.

Стрелок порывисто обнял ее, зарылся лицом в волосы, скользнув по щеке мягкой щетиной. В дыхании струилась нежность, трепетная и упрямая. От горячих ладоней по плечам разливалось тепло.

– Как долго я тебя не видел, – прошептал он едва слышно.

Она уткнулась в горячую шею, до гортани обжигаясь запахом его кожи, запахом солнца.

– Я почти перестала в тебя верить…

– Не говори этого. Никогда, – он прижал ее так крепко, будто хотел удержать навсегда.

А она все еще не могла осознать, что это он. Что он рядом. Живой, настоящий, теплый, близкий, родной. Она скомкала рубашку у него на спине, вцепившись изо всех сил, и разрыдалась. Боль, смирение и напряжение последних дней криком взорвались в горле. Кусая губы, она терлась щекой о мокрый ворот и шептала бессвязные слова, пьянея от запаха его волос. Стрелок невесомо гладил ее локоны и без устали повторял:

– Я здесь, рядом. С тобой.

Она кивала, но все никак не могла оторваться. Ни на миг не хотелось его отпускать, выдыхать живительное тепло, возвращаться в пустоту неизбывного одиночества, вспоминать о разрушенном мире, о предательстве названой сестры, об ушедшей навсегда тетушке Мухомор, о нависшей опасности. Здесь, в кольце сильных рук, можно было отбросить любые мысли, опустить преграды и стены и просто дышать. Глубоко, мерно, свободно. Можно было позволить себе быть слабой и маленькой, живой.

– Тише, тише… – он поцеловал сухими губами висок, погладил плечи, взял за руки и отстранился, вглядываясь в ее зареванное лицо. – Тебе лучше?

– Да, – послушно кивнула она.

Его глаза смотрели только на нее. Серо-голубые, с черными точками по краю ободка. Большие пальцы невесомо ласкали ладони, и в каждом движении ощущалось столько нерастраченного тепла, что щипало веки.

– Прости, – прошептал он после бесконечного молчания.

– За что? – слабо улыбнулась она и неловко пожала плечами.

– За то, что оставил одну.

Он зажмурился и прижался лбом к ее губам.

Вдохнув до рези в груди, она зарылась носом в соломенные волосы.

– Виноват не ты, – медленно произнесла она.

Стрелок отстранился и покачал головой.

– Только не держи обиды на сестру – нет ничего хуже обиды.

– Она не сестра мне! – Белянка сложила руки на груди, но он осторожно сжал ее запястья, возвращая утраченное единство.

– Она ошиблась и сама себя наказала. Однажды она поймет, а ты простишь. Так ведь? – проговорил он, выделяя каждое слово.

– Не знаю.

Обида жгла щеки. Обида и ревность.

Он прочертил указательным пальцем по ее шее и подбородку прямую линию, заставляя вновь заглянуть ему в глаза:

– Не сейчас, но однажды.

И что-то такое было в его взгляде, что ревновать стало глупо. И даже смешно.

Белянка улыбнулась и неожиданно для себя кивнула. И тут же поняла, что это правда – однажды она простит.

– Только не оставляй меня одну, – попросила она.

Стрелок просиял, невесомо погладил ее висок, коснулся уха и запустил пальцы в волосы, сильно и нежно сжав кожу. Мелкая дрожь пронеслась от затылка к животу. Во рту пересохло.