47-й самурай - Стивен Хантер

Подойдя к шкафу, Ник достал папку и протянул ее Бобу.

В ней были протоколы о вскрытиях людей, погибших от меча, и фотографии с мест преступления. На столах в прозекторской лежали обнаженные трупы с овальными отверстиями размером с бейсбольный мяч, разглядеть которые иногда удавалось с трудом, потому что рассеченная кожа была не белая, а чаще покрытая красными, черными и зелеными пятнами, причем объяснялось это не заболеванием, как первоначально подумал Боб, а обильной татуировкой. Но раны были хорошо видны, когда взгляд фокусировался на них, выделяя их среди извергающих пламя драконов, волчьих пастей и иероглифов. Воистину это был настоящий жуткий праздник мясника: кровь вытекла, открывая слои рассеченных тканей. Разрезы были огромными, глубокими, незаживающими — в считанные мгновения человеческое тело теряло через них всю внутреннюю жидкость. Затем шли сделанные на месте снимки убитых представителей преступного мира, причем в первую очередь бросались в глаза не черные костюмы и лакированные ботинки, не непроницаемые зеркальные очки и не скрюченные позы трупов, не отрубленные конечности и рассеченные головы, а кровь, лужи, озера, моря крови. Каждый труп возвышался островом посреди красного моря, растекающегося повсюду, разлившегося атласным блеском, словно по высочайшему разрешению какого-то безумного правителя.

— Этот Кондо Исами появился на сцене лет пять назад. У некоего мелкого босса по имени Отани возникли кое-какие неприятности с китайцами, содержавшими заведение в Кабукичо. Ему здорово досталось от одного из них. Под «здорово досталось» надо понимать «его страшно порезали». Кондо Исами представился Отани, прислав ему визитную карточку и отрубленную голову. Это возымело действие. По мере возвышения Отани вверх поднимался и Кондо, продолжая специализироваться на невозможном, на деликатном, на невыполнимом. Судя по всему, в отличие от большинства членов якудзы у него нет татуировок. Он должен выглядеть безукоризненно, поскольку ему приходится появляться в обществе. И все же тут есть много странного. Большинство людей не видели его лица. Кондо предпринимает большие усилия, чтобы не показывать свое лицо определенным людям, — тут речь идет и о масках, и о специальном освещении. С другой стороны, по слухам, кое с кем он встречается запросто. Ходит по клубам, на танцы. Внезапно без каких-либо видимых причин ему становится наплевать на то, что его увидят. Ну как это все можно объяснить, черт побери?

— Иногда он стесняется, а иногда нет. Быть может, все дело именно в этом.

— Да нет, тут кроется нечто большее. Этот тип совсем не прост. Он блестяще владеет мечом. Ему удалось достичь той самой совершенной техники, которой обладали такие легендарные самураи, как Мусаси и Ягуи.[20]Конечно, его ребятам до него далеко, однако внутренняя дисциплина у них железная. Лишь однажды полиции удалось схватить одного из синсэнгуми, но он совершил вилкой харакири прямо в полицейском застенке, прежде чем его успели допросить. Он оказался членом одной из уличных банд, которого Кондо, видимо, заприметил, взял к себе, обучил и вышколил. Его обнаружили плавающим в собственной крови с улыбкой на лице. Кондо и его ребята специализируются исключительно на сложных задачах. Они отличаются крайней жестокостью. Ходят слухи, что какие-то китайские бандиты задумали выступить против босса Отани, так синсэнгуми разобрались с ними секунд за тридцать в одной гостинице в Киото, где китайцы собрались, чтобы отдохнуть и набраться сил. Ребята Кондо напали на них в вестибюле. Мечи вступили в дело гораздо быстрее чем «беретты»; в считанные секунды синсэнгуми переходили от одного бандита к другому, вспарывая их. Сам Кондо разрубил одного китайца от макушки до члена. Рассек его пополам сверху донизу. Поразительная сила, да, но и не только это. Для того чтобы нанести такой удар, нужно прекрасно владеть мечом. И Кондо им владеет. Они не оставили ни одного свидетеля.

— Послушайте, Ник, — сказал Боб, — по-моему, у этого Кондо появился новый клиент. Я думаю, именно он уничтожил семью Филиппа Яно и похитил меч исключительной ценности, который случайно попал к Яно в руки. И вот теперь у него есть какие-то мысли насчет того, как поступить с этим мечом, но какие именно — я понятия не имею. А вы можете поспрашивать, разузнать, на кого работает Кондо и для чего ему понадобился этот особый меч? И почему ему пришлось перебить всех Яно? Почему он просто не направил к нему грабителей, которые взломали бы сейф и спокойно ушли, прихватив меч? Или почему не выкупил у него эту треклятую штуковину — хотя, если хорошенько подумать, Яно бы ее ни за что не продал.

— Конечно, я могу поспрашивать. Но и для меня самого в этом кое-что есть. Я получу сенсацию, которая сделает меня большим человеком в желтой прессе и, может быть, даже откроет мне дорогу обратно в респектабельные издания.

— Совершенно верно.

— Ник, будь осторожен, — предупредила Окада-сан.

— Я буду осторожен. А вы, Свэггер-сан, тем временем учитесь фехтовать.

Больше не было четырех сторон света. Не осталось ни левого, ни правого. А что же верх и низ? Исчезли полностью. Так же как и цвета, числа, ориентиры, все указатели, позволяющие осознанно перемещаться в пространстве, — пропало все.

Вместо этого вся действительность сосредоточилась в восьми ударах.

Ударов всего восемь.

Ни больше ни меньше.

Цуки.

Миги йокогири.

Хидари йокогири.

Миги кесагири.

Хидари кесагири.

Миги кириаге.

Хидари кириаге.

Синдзёкугири.

Иначе говоря, прямой выпад, удар справа налево, удар слева направо, удар справа налево наискось вниз, удар слева направо наискось вниз, удар справа налево наискось вверх, удар слева направо наискось вверх и вертикальный удар вниз, рассекающий голову.

Боб стоял, обливаясь потом, сжимая в руке очень острый меч, который не позволял ему ослаблять внимание. Малейшая ошибка с таким острым клинком может обернуться серьезным порезом, и у него уже в десятке мест выступила кровь от соприкосновения с якибой — закаленным лезвием. Досю не обращал на кровь никакого внимания. Смысл этого таков: если работаешь с настоящим мечом, порезы неизбежны. Только и всего. Ничего страшного в этом нет. Надо привыкать к крови. Или рана заживет сама, или надо будет накладывать швы, и ничего в промежутке.

— Миги йокогири! — скомандовал старый мерзавец.

Боб послушно выполнил нисходящий режущий удар справа налево. Не выпад, не рубящий удар, не укол — режущий удар.

— Кире! Кире!!! — заорал Досю.

Резать.

Боб находил в этом японском слове какое-то волшебство. В нем не было ничего от «сказал как отрезал», «обрезать сигару», «черт, кажется, я порезался» или «срезать углы», всех этих милых иносказаний, основанных на принципе столкновения твердого тела с мягким, какие рождаются в цивилизованном обществе, которое никогда не относилось к клинкам серьезно.