Воин. Знак пути - Дмитрий Янковский

Казалось, лесу не будет конца, но даже в ночной тьме стало видно, что вековые деревья начинают расступаться, подлесок устало жмется к земле, а поляны становятся шире и встречаются чаще. Лес иссякал, накатываясь на южную степь, как иссякает морская волна, накатываясь на вылизанный песчаный берег.

Меж деревьев мелькнула вросшая в землю избушка, старая, давно покинутая и никому в этом мире не нужная. Она стояла посреди заросшей травой поляны, закрытые ставнями окна немо взывали к случайному путнику, как будто упрашивая остаться, войти, разжечь старую, отсыревшую печь. У Жура даже сердце сжалось от глубокого понимания безысходности одиночества. Надо тут и остаться… От судьбы все равно не сбежать, а с этим домом можно стать одним целым, врасти в него, как и он врос в эту землю. Одиночество в одиночестве. Забвение в забвении.

Жур уверенно толкнул покосившуюся от старости дверь и пробравшись внутрь, нащупал в кромешной тьме надежную лавку, мягкую от лохматого покрывала мха. Усталость навалилась как рухнувшая стена, сонная тяжесть налила опухшие веки, а изба осторожно притихла, словно боясь отпугнуть нежданно явившегося путника.

– Никуда я больше не побегу… – укладываясь на бок, пробурчал Жур. – Тут мой дом. Все. Хоть разорвите меня на части.

Уже засыпая он сдернул с пояса меч и с наслаждением зашвырнул в самый дальний угол. Теперь точно все. Хватит, навоевался…

Тревожный сон метался кошмарами, свистел крыльями ночных птиц, выл ветром в густых ветвях, заставляя снова и снова переживать безумный бег через незнакомый пугающий лес.

Всяк, коснувшийся Камня, может становиться волком. Это не оборотничество, просто древнее волшебство так раскрывает суть боевого единства, превратив устремленье души в плоть и кровь сильного зверя. Плавный переход от Яви к сути, одно целое, как две стороны чеканной монеты – какой повернешь, ту и узришь. Волк – неотъемлемая часть стаи, символ дружины. Часть Стражи.

Но Громовник не пожелал быть частью целого…

Волшебство Камня, воплощая оборотную сторону Яви, дало ему возможность превращаться в зверя, но это был не совсем волк… Точнее совсем не волк. Ужас, рвущий когтями еще не остывший след. Черная тень в черноте ночи…

Жур вздрогнул во сне, вновь пережив сшибающий с ног страх, когда уже у самого Перемышля довелось узреть то, что загнало его в это Богами забытое место.

Тогда их кони медленно мяли густой ковер из опавших листьев, устилавший узкую, просеченную сквозь лес дорогу. Тихий вечер медленно зарисовывал небо густыми чернилами темноты и опускался на землю, шурша в листве крыльями ночных мотыльков. Низкий остывающий ветерок вяло играл конскими гривами, сдувая далеко за спину запах пропитанной потом кожи. Набежавшие облака плотно укутали небо, только самые яркие звезды с трудом пробивались через серый покров радужными кругами.

– Подумай… – мечтательно говорил Громовник. – Мы с тобой можем все начать заново!

– Зачем? – устало пожал Жур плечами. – Все уже начато до нас… Ты просто выхватил не принадлежащее тебе и пытаешься приладить к своим мелким целям. Я тебе не помощник.

– Зря дуришь! Прекрасно ведь знаешь, что назад нет дороги. Мы ведь сделали это! Понимаешь? Зарян не смог, на которого ты чуть не молился, а мы вдвоем с тобой сделали. Теперь вся Русь будет двигаться туда, куда надобно нам. Представляешь?

– Да какой в этом толк?

Жур говорил неохотно, просто чтоб спутник не заподозрил худого, старался больше перечить, а то скорое согласие завсегда вызывает сомнения. На самом деле всю дорогу от германских земель до близкого уже Перемышля он затевал если не противоборство, то хотя бы побег. Уже пару раз представлялся случай спокойно уйти, но живучая, как кошка, совесть не давала тихо раствориться в лесной глуши.

Хотелось драться… Бить этого самоуверенного выскочку, не рубить булатом, а именно колотить, мутузить, вышибая вместе с соплями и кровью всю его залихватскую прыть.

Но Зарян учил опосля драки не махать кулаками. Коль сразу проухал, прозевал, струсил, то нечего потом напрягать жилы, представляя молодецкий удар в ненавистную рожу. Так что если нападать, то не за старые обиды. Уж коль по чести, так надо вернуть грамоту и Камень, но Громовник осторожничал – все подгреб под себя, не доверял шибко несговорчивому соратнику. Одна радость – трофейный меч пристроился на поясе, так что хоть что-то досталось от ночного налета. Хотя меч-то на поверку оказался плохоньким, сляпан кое как неумелой рукой на германский манер – в одну ковку, легковат на конце и весь какой-то тусклый, сохранивший местами следы неснятой окалины. Старый был лучше, теперь у седла приторочен, но даже такой корявый меч Стражи был и остался воплощением мечты. Если бы не грязный способ, которым добыт, так и вовсе вызывал бы острое чувство восторга и собственной значимости.

Еще бы Камень добыть, тогда можно было бы прямиком на заставу к Заряну скакать. Еще и Громовника в путах приволочь. Было бы дело! Ох, было бы…

Жур чуть придержал коня и тронул длинную рукоять у пояса, как бы примеряясь к сшибающему с седла удару, кровь рванулась по жилам словно ураган по ущелью, даже в ушах загудело, крепкие пальцы намертво обхватили металл, похолодев от усилия. Но что-то мешало бить в спину – не то совесть, не то быстро густеющая темнота…

– Чего медлишь? – раздался насмешливый Голос и Жур вздрогнул, впервые услышав меч. – Бей, Ящер тебя забери! А то так всю жизнь за другими хвостом и проходишь!

Рука медленно, осторожно потянула клинок из поясного кольца, набежавший ветерок подсобил, смешав еле слышный звон булата с буйным шорохом древесных вершин вдоль дороги. И все же Громовник что-то почуял… Он как-то неуловимо сгорбился, уткнувшись лицом в лошадиную гриву, потемнел, разлохматился, быстро но плавно меняя формы, и конь в ужасе стал на дыбы, сбросив ужасное нечто на мягкий ковер опавшей листвы.

Жур ничего не понял, хотя спина похолодела от страха. Медленно пустил жеребца по кругу, бочком объезжая выпавшего из седла спутника – неподвижно лежащий у края дороги ком, лохматый и темный, словно рыбари бросили сушиться почерневшие от времени сети.

– Эй, ты чего? – осипшим голосом позвал он, настороженно ковыряя темноту острием меча. – А?

С коня он пока не слез, все же страшновато – мало ли что может взбрести Громовнику. Глаза цепко ощупывали лежащее тело, лоб покрыла густая испарина напряженного ожидания, конь еще, как назло, не хотел подходить ближе, артачился, начиная пускать пену из разорванных удилами губ. Боится… Жур нехотя соскочил с седла, опасаясь оторвать взгляд от почти невидимой тени, а конь, почуяв свободу, отбежал на добрых два десятка шагов и теперь стоял на дороге, широко раздувая бока частым дыханием, уши так и ловили каждый подозрительный шорох.

Уж очень странно лежит Громовник… Да и весь какой-то… другой. Жур прижал рукоять у пояса, чуть выставив вперед острие. Эдаким хватом можно быстро остановить рванувшуюся навстречу опасность и не менее лихо напасть самому, коль понадобится.