«Если», 2016 № 03 - Журнал «Если»

Не оглядываясь.

Имею я право обидеться?

Я ничего не чувствовал — только легкий, укрепляющий дух и тело мороз.

Я старался идти спокойно, уверенно, не торопясь.

Торопиться мне было некуда.

Тогда я еще не понял, что мир вокруг меня проваливается в тартарары.

— Вон туда, — сумрачно сказал Гримль, показывая на просвет между торосами.

Евлог осторожно, чтобы не затоптать следы, полукругом приблизился к темному пятну на снегу, наклонился, чтобы рассмотреть повнимательнее, хотел дотронуться, но не стал: и так видно, что кровь. Она смерзлась, побурела до черноты, но осталась кровью — спутать ее ни с чем было нельзя. Прилипла к ней полоска зеленоватой материи — не синтелед, сразу видно, а обычная хлопчато-бумажная ткань.

Гримль из-за спины пояснил:

— Я сканировал этот район насчет угольного пласта — и вот… Все было ясно.

Евлог связался с диспетчером, сбросил ему картинку, сделав для этого общий панорамный обзор, и попросил сообщить в Аид, что обнаружены следы их людей. Следы старые, по ним конкретики не определить, можно лишь весьма неопределенно предположить, что они по крайней мере месячной давности.

Ответ пришел уже через десять минут. Сарон за информацию благодарил, но считал, что поскольку последняя пропажа людей у них случилась именно месяц назад, то высылать спасательную команду бессмысленно. И вообще, передал он, это уже не наша, а ваша проблема.

Евлог был с ним совершенно согласен. За эти десять минут он успел осмотреть прогалину, стиснутую нагромождениями дикого льда, прикрикнуть на охрану — шестерых молодых парней, вооруженных кольями, наскоро выструганными из саксаула, — и сделать вывод, что это скорее всего была сознательная засада. Призраки, видимо, залегли на торосах, заметив группу издалека, и спрыгнули разом со всех сторон. У морлоков не было никаких шансов.

Все это время он остро чувствовал свою беззащитность. Солнце уже садилось, меркло, светило вдоль, окрашивая снег полосами синих и багровых теней. В щелях ледяных изломов мерещилось какое-то шевеление. Евлогу казалось, что оттуда, из темноты, наблюдают за ним злобные и внимательные глаза, ждущие лишь момента, чтобы превратить эту злобу в хищную смерть.

Правда, на вершине купольного тороса сейчас стоял часовой и непрерывно — таков был приказ — сканировал местность. Тем же, по идее, должна была заниматься и вооруженная молодежь, однако Евлог понимал, что в случае чего толку от этих ребят будет немного. Вон как они гордо зыркают по сторонам, вон как воинственно, красуясь друг перед другом, размахивают своими кольями. Какие из них бойцы? Два-три снежных дьявола их мгновенно сомнут.

Нет, здесь больше оставаться нельзя.

— Внимание! Возвращаемся! — распорядился он. — Двое — на пятьдесят метров вперед, двое — назад. По одному человеку — справа и слева. Вы, Гримль, идете со мной!

Несмотря на командный голос, он был полководцем без армии. Противник где-то поблизости и вот-вот нанесет мощный удар, а у него ни дивизии, ни полка, ни даже хоть сколько-нибудь боеспособного батальона. Ему просто нечем сражаться. Он мельком подумал, что напрасно они с Сароном спорили, кому принадлежит будущее — йети или морлокам. Будущее не принадлежит ни тем, ни другим. Судя по всему, будущее принадлежит призракам.

Интересно, откуда они взялись?

Хотя если мы сумели включить активный мутационный процесс, то почему природа не могла сделать того же самого? Ей даже проще.

Ладно, это потом.

Перед уходом он взобрался на уплощенный купол тороса. Солнце уже наполовину погрузилось за горизонт, и равнина, открывшаяся перед ним, была затоплена багровыми бликами тьмы.

Нигде никого.

Безмолвие, сумрачное спокойствие, пустота.

Однако он знал, что впечатление это обманчиво.

Оно может взорваться в любой момент.

Часы бьют полночь.

Начинается большая война.

Первая мировая война в истории нового человечества.

Пригороды я промчал в одно мгновение. Народу было немного, из-за аврала большая часть находилась сейчас в хлорелловых парниках, а если кто-то и попадался навстречу, то, видя, как я несусь сломя голову, немедленно уступал дорогу.

Так же быстро я пролетел саксауловые сады. Мелькнули на фоне неба бутылочные черные ветви — и все. Бежать здесь было легко: дорога была натоптана, шла она под уклон, к тому же микроскопическая чешуя на подошвах (генетики позаимствовали этот принцип у рыб) обеспечивала надежное сцепление с настом. Собственно, я не бежал, а скользил — как старинные конькобежцы, отталкиваясь то одной ногой, то другой. Шумел в ушах ветер, морозный воздух струями обтекал лицо. Особых усилий от меня не требовалось, я мог так бежать не сбавляя темпа много часов. Однако за городом ландшафт стал иным — обнаружились кочки, скопления мелких торосов из слипшегося угловатого льда. Скорость пришлось резко сбросить. Я нервничал. У меня в мозгу звучал голос Летты, который воспроизвел блокнот. Летта сообщала, что уходит к морлокам. Она не вернется, не надо пытаться ее искать. Не обижайся, пожалуйста, ты тут ни при чем, все дело во мне: я не могу жить в мире, где существует лишь снег и лед…

По дороге я непрерывно ее окликал. Ответом мне было глухое и непробиваемое молчание. Не ощущалось даже несущего эмоционального фона, который обычно показывает, что у реципиента включена связь. Вероятно, Летта так и не разблокировала коммуникации. Послав общий запрос, я получил лишь срочное извещение от диспетчера, направленное всем группам, находящимся вне городской черты. Им предписывалось немедленно возвратиться, поскольку в окрестностях найдены следы снежных призраков. От этого я попросту отмахнулся. О снежных призраках, то есть дьяволах, нас предупреждали уже множество раз. Только еще никто не сталкивался с ними лицом к лицу. Очередная легенда, рожденная дефицитом сведений о зоографии ледяных пустынь.

Мне было сейчас не до народных сказаний. Летта, судя по записи, ушла больше часа назад, и у меня еще были шансы ее догнать — вернуть ее, пока она не спустилась в Аид. Мне обязательно надо было ее вернуть. Я верил: Летта просто не понимает, что творит. Она не сможет жить там, где над головой вечный каменный свод, где все закупорено и люди чуть ли не вплотную прижаты друг к другу. Биологически она, может быть, и адаптируется, психологически — никогда. Я снова вспомнил свою единственную экскурсию в подземелье: тесные комнаты, где помещаются лишь стул, стол и кровать, узкие коридоры, где едва-едва можно протиснуться мимо встречного, неестественный электрический свет, от которого пухнут веки, лестницы вниз и вверх со множеством безобразных железных ступенек. Самое тяжелое впечатление произвел на меня аквариум в Большом зале. Собственно, «большим» его можно было назвать лишь по сравнению с остальным: размерами он не превышал пятидесяти-шестидесяти метров.