Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век - Александр Эткинд

Гомофобия была важной частью кампании, которую сенатор Маккарти и комитет по антиамериканской деятельности развернули против Госдепартамента в 1950 году. Действуя в координации, но часто и в соперничестве с ФБР, они выявляли гомосексуалов в разных частях вашингтонской администрации, увольняя людей десятками. Признаки гомосексуальности, на которые указывали чиновники в своей секретной, но все же официальной переписке, были смехотворны: походка, манера говорить, обычные дружеские отношения между мужчинами, а иногда даже длительное пребывание за границей. Рассматривались и анонимные письма, и очевидно корыстные доносы. В качестве последнего аргумента использовали модное тогда психологическое тестирование, особенно пятна Роршаха, и непременный детектор лжи. Этой сексуальной инквизиции подвергались разные части администрации, включая армейскую разведку и даже парковую службу. Однако комитет по антиамериканской деятельности и лично сенатор Маккарти испытывали особенный интерес к Госдепартаменту. Из 2 500 писем, которые получил сенатор Маккарти во время своей кампании 1950 года против Госдепартамента, три четверти жаловались на гомосексуальность сотрудников; так рассказывал сам сенатор. В отчете 1950 года заместитель госсекретаря Джон Перифой, который отвечал за внутреннюю безопасность Госдепартамента, объяснял, что за три года ему удалось выявить и уволить 91 сотрудника, и почти всех за гомосексуальность [190].

Случилось так, что самыми заметными жертвами этой кампании стали два видных дипломата, которые в прошлом были московскими сотрудниками Буллита: Чарльз Тейер и Чарльз Боулен. К этому времени они оба сделали большие карьеры. Тейер побывал директором «Голоса Америки» и стал генеральным консулом США в Мюнхене, а Боулена номинировали на должность посла США в Москве. Он должен был сменить Кеннана, на отзыве которого в 1952 году настояло советское правительство: Кеннан заявил в Берлине, что в СССР чувствует себя примерно так, как чувствовал себя в нацистской Германии, когда был интернирован в ходе Второй мировой войны. Пойдя на уступку Советам и отозвав Кеннана, президент Эйзенхауэр компенсировал это тем, что выдвинул на это место его друга и единомышленника Боулена. Тот должен был пройти голосование в Сенате, но тут у него и одновременно у Тейера начались проблемы. На обоих поступили доносы, свидетельствовавшие об их гомосексуальности, и разные структуры государства начали их на свой лад расследовать. Два дипломата несомненно были близки: Боулен был женат на сестре Тейера. Может быть, поэтому в 1950 году их грехи расследовали вместе. Хотя доносы прямо обвиняли обоих, Боулена и Тейера, в гомосексуализме, в ныне опубликованных источниках не идет речи о том, что Боулен и Тейер были партнерами.

Боулен и Тейер стали друзьями в Москве, в замкнутой атмосфере посольства, охраняемого снаружи и прослушиваемого внутри. В письме заместителю госсекретаря Уолтену Мору от 11 мая 1935-го Буллит откровенно рассказывал о необычных взаимоотношениях между своими сотрудниками Боуленом и Тейером, которые, как он считал, отвлекали их от службы. Боулен состоял с Тейером «в отношениях близкой дружбы», что «деструктивно» действовало на Тейера; больше того, Буллит видел в этой дружбе «интенсивную интимность» со стороны Тейера и «почти насильственную аффектированность» со стороны Боулена. Их отношения уже привели к утечкам информации, рассказывал Буллит; они сделали Боулена «хитрым и ненадежным» и вели к «дезинтеграции» Тейера. При этом Буллит писал о Боулене как человеке редкого ума, но снобе, эгоисте и «очень своеобразной личности». В общем, Буллит просил удалить Боулена из Москвы, повысив его в должности, и намеревался заменить его Кеннаном, когда тот вернется в Москву. Это письмо не называет отношения Боулена и Тейера гомосексуальными, но открывает возможность такой интерпретации. Уолтен Мор, адресат этого необычного документа, был другом и покровителем Буллита; он дружил и с четой Боуленов, так что скорее всего он пропустил намек Буллита. Но письмо хранилось в его официальной сверхсекретной переписке, и со временем к нему получили доступ преемники Мора в руководстве дипломатическими кадрами Госдепа. У ФБР были и другие источники для подозрений, которые наверно касались и самого Буллита. Агентство знало об открытой гомосексуальности Оффи, о его многолетней близости к Буллиту и о необычно интимных отношениях между Тейером и Боуленом. Но, конечно, до ФБР и службы внутренней безопасности Госдепартамента дошли и слухи о связях Буллита и его сотрудников с московскими балеринами. Запутавшись во всем этом, агенты давали начальству ту информацию, в которую начальство верило и без всякого расследования.

Маккарти яростно возражал в Сенате против назначения Боулена послом в СССР. «Москва самое неподходящее место для этого человека», говорил сенатор. По решению сенатского комитета, Боулена проверили на полиграфе (раньше на детекторе лжи проверяли и Тейера, тоже с отрицательным результатом, но ему это не помогло). К огорчению Маккарти, медики не смогли выявить у него верных признаков гомосексуальности, и Сенат утвердил его послом в Москве. Боулен был достаточно влиятелен, чтобы защитить себя, но помочь своему другу и родственнику он не смог. В жертву было решено принести более слабую фигуру, Тейера. Тот лишь просил, чтобы его уволили за аморальное поведение, связанное с женщинами, а не с мужчинами. Хотя в ходе расследования у давно женатого Тейера обнаружили роман с секретаршей, а у нее ребенка от Тейера, эту просьбу не удовлетворили. Уволенный без пенсии в атмосфере скандала, Тейер с семьей провел остаток своей жизни в Европе, на Майорке. Там он написал замечательные мемуары и неопубликованный роман.

Буллита тогда приглашали в ФБР и спрашивали про Боулена и других его бывших сотрудников. Он говорил, что поведение Боулена в московском посольстве было «невыносимым». Он много пил и искал перевода в другое место службы. Уже тогда Буллит испытывал к нему недоверие и говорил ему об этом, хотя политическая лояльность Боулена не вызывала у него сомнений. Особенно Буллит был раздражен участием Боулена в Ялтинской конференции, которая привела, как считал Буллит, к трагическим для Европы последствиям. Делая карьеру, Боулен присоединился к ложной линии Харри Хопкинса, согласно которой Советский Союз был «миролюбивой демократией», говорил Буллит. Таким образом, Боулен получил «дешевую выгоду от катастрофы», которую претерпели тогда Соединенные Штаты.

Возможно, слухи о гомосексуальности Боулена и Тейера исходили именно от Буллита. Но если это так, слухи обернулись против их автора. На слушаниях сенатор Тафт заявил, что согласно его сведениям, «все, кто служили в посольстве в Москве в 1933 и 1934 гг., были гомосексуалами, вся миссия». Когда Тафта попросили представить документы, он стал говорить о другом: Буллит, рассказывал он, спрашивал каждого сотрудника, есть ли у него местная московская девушка (мы помним, что Буллит запретил дипломатам приезжать с женами), и если сотрудник отвечал, что у него нет девушки, Буллит якобы просил присмотреть за этим сотрудником [191]. Тафт противоречил самому себе: получалось, что как посол Буллит брал на работу одних гомосексуалов, а потом поощрял их гетеросексуальные связи с русскими девушками.

В этих запутанных, но патриотических аргументах всплыла еще одна фигура: Николас Набоков, кузен писателя и сам известный композитор, а в это время еще и сотрудник «Голоса Америки». Он любил общаться с дипломатами, а впоследствии и сам стал важной фигурой холодной войны. Расследуя связи Боулена, ФБР докладывало о подозрительном трио Тейера, Оффи и Набокова, которые все были как-то близки Боулену. Хотя на деле гомосексуалом был один Оффи, в результате этого расследования всех троих лишили работы и специально позаботились о том, чтобы они больше не работали на госслужбе.