Казаки. Между Гитлером и Сталиным - Петр Крикунов

15 февраля 1942 года Альфред Розенберг подписал документ под названием «Новый аграрный порядок», в котором предусматривалось преобразование всех колхозов в общинные хозяйства, подчиняющиеся немецкой администрации, совхозы переименовывались в государственные имения, а МТС — в сельскохозяйственные опорные пункты. Суть этого закона сводилась к следующему: отменялись все законы и декреты советского правительства, касающиеся коллективных хозяйств; земля переходила в ведение германского сельскохозяйственного ведомства и должна была обрабатываться крестьянскими общинами под руководством управляющих. То есть даже те отдельные «правильные» крестьяне, которые уже получили для индивидуального пользования бывшую колхозную землю (в некоторых местах особо отличившихся поощряли небольшими земельными наделами), разделенную на полосы, обязаны были объединяться в товарищества по обработке земли, а по сути — в те же коллективные хозяйства. Единственным (и весьма сомнительным) преимуществом этой системы землепользования перед советской было то, что крестьянин мог иметь небольшой приусадебный участок, официально не облагаемый налогами (военные реквизиции не в счет), и держать некоторое количество скота. И лишь в далекой перспективе планировалось создание сельскохозяйственных кооперативов, представляющих собой объединения индивидуальных хозяйств, из которых впоследствии должны были естественным путем выделиться частные единоличные хозяйства. Все это, однако, было весьма далекой перспективой.

В различных оккупированных регионах немцы пытались провести аграрную реформу по-разному. На Украине они осторожничали, так как очень боялись резкими переменами дезорганизовать производство в этом богатейшем сельскохозяйственном регионе; в Белоруссии действовали более решительно и в большинстве районов даже произвели раздел земли, однако единый принцип при этом не соблюдался. В некоторых районах крестьяне получали лишь по две десятины, а остальная земля оставалась в общинном фонде, из которого жаловали всех, кто отличился перед оккупантами. В большинстве же районов России нововведения чаще всего ограничивались тем, что немного увеличивались приусадебные участки, но сохранялись колхозные структуры. Администрация неслучайно стремилась сохранить колхозы, изменив лишь название. Ведь она оставляла за собой право устанавливать объемы поставок сельхозпродукции, за выполнение которых община несла коллективную ответственность — это было гораздо удобнее, чем иметь дело с отдельными хозяевами.

Естественно, казаки были крайне недовольны тем, что время идет, а ничего из обещанного оккупационными властями в отношении отмены колхозного строя не происходит. А ведь сразу же после прихода немцев среди населения Ростовской области начали распространяться весьма многообещающие листовки, фотоальбомы и брошюры. 17 августа 1942 года недавно созданный отдел земледелия города Ростова опубликовал воззвание к крестьянам, произведшее фурор. «У вас не было самого главного — собственности, — говорилось в этом послании. — Ваш двор и Ваши приусадебные участки уже являются Вашей собственностью. Размеры приусадебных участков будут увеличены. Уже после окончания уборки урожая начнется выделение и закрепление приусадебных участков, и постепенно будет охвачено все крестьянское население. Главное — колхозы будут уничтожены. Постепенно в одной деревне за другой будет общинная земля предоставляться для пользования отдельным семьям»[261].

Естественно, после таких обещаний казаки со дня на день ждали окончательного упразднения колхозной системы. Но они ошибались, на большей части казачьих территорий колхозная система была полностью сохранена. Более того, на некоторых территориях она была еще и ужесточена: «Все колхозы, — описывается в партизанской разведсводке с оккупированной территории Кубани, — по приказу коменданта функционируют по прежней колхозной структуре. Для всех колхозников, рабочих и служащих обязательный выход на полевые работы, причем установлены часы работы с 6.00 до 19.00, с 19.00 до 20.00 время прихода домой. С 20.00 по всякому появившемуся в населенном пункте открывается стрельба без предупреждения. По приказу коменданта колхозники, рабочие и служащие на полевые работы обязаны являться со своими продуктами питания. В колхозе разрешено питаться за счет колхозных фондов только кукурузой, и то в минимальной норме. Каждый колхозник, рабочий и служащий, имеющие коров, обязан ежедневно сдавать на сборный пункт 2 литра молока с коровы и 5 штук яиц в неделю с каждой курицы. За несвоевременную сдачу расстрел»[262].

И лишь в некоторых местах (единичные случаи) колхозы начали ликвидироваться. В этих случаях каждый колхозник получал в личное пользование 1 гектар земли. Иногда немцы разрешали раздавать общественный скот и имущество, отобранное при коллективизации, но это делалось очень редко. Порой землю выдавали и в качестве вознаграждения за активное участие в антипартизанской борьбе. Но в целом меры, предпринимаемые немецким оккупационным режимом в отношении ликвидации колхозного хозяйства, казаки признавали недостаточными. А тут еще оккупационные газеты под рубриками с «полей страны» начали публиковать ничем не отличающиеся от советских бравурные репортажи о сельскохозяйственных победах новых старых колхозов: «Колхоз „Казак“ под руководством старосты Петрова из убранных 854 га зерновых обмолотил 785 га… Уборка подсолнуха произведена машинами на 163 га и вручную на 27 га. Выкопка картофеля закончена… Идет заготовка, отбор и засыпка семян к яровому севу»[263].

Как следствие подобной политики германских оккупационных властей, среди казаков начало резко расти недовольство новым режимом. Даже те, кто с «хлебом и солью» встречали немецких оккупантов, начали поговаривать: «лучше уж свои поработители, чем чужие». Немцы попытались было исправить положение с помощью воззвания генерала Краснова, в котором он, в частности, призывал не сопротивляться немецкой хозяйственной структуре, утверждая, что это всего лишь временное явление. Но эффект оказался обратным — обращение вызвало большое недоумение среди казачьего населения, а незыблемый прежде авторитет генерала Краснова был сильно подорван: «Я удивлен содержанию письма-воззвания ген. Краснова, — вспоминает свою реакцию П.Н. Донсков. — Ген. Краснов предлагает беспрекословно подчиняться немцам и не оказывать противодействие их хозяйственной структуре, т. е. той же колхозно-коммунальной системе, в которой наместо коммунистических руководителей сели гитлеровские партийцы. Как же может восстать казачество, почти уничтоженное Советской властью и вновь закабаленное национально и хозяйственно немцами?»[264] Не с этим ли связан существенный рост партизанского движения в это время?

Советские органы госбезопасности, понимая, что на оккупированных немцами территориях Дона, Кубани и Терека существует достаточно плодородная почва для появления так называемой «пятой колонны», решили опередить немцев и будущих лидеров казаков-коллаборационистов и навязать им свою «разведывательную игру». Еще во время первой кратковременной оккупации территории Дона осенью — зимой 1941 года для действия в тылу немецких войск были подготовлены и заброшены несколько групп: «В Таганрог была послана группа в 5 человек… в Ростове создано 4 группы — 13 человек. Три группы районных и одна городская, объединяющая их. В Батайске одна группа — 4 человека, и один посажен там одиночкой. В Новочеркасске одна группа — 3 человека. В Шахтах и Каменске также по одной группе по 3 человека»[265]. И это только группы, созданные и подготовленные Ростовским обкомом ВКП(б), а ведь были еще и заброшенные в тыл врага профессиональные разведчики!