Европа между Рузвельтом и Сталиным. 1941–1945 гг. - Михаил Мягков

Ялтинские переговоры отмечены достижением многих компромиссов, но в то же время они явились тем рубежом за которым в полный рост вставал вопрос – будет ли послевоенная Европа единым целым или континентом, разделенным на два лагеря: просоветский и прозападный. Соединенным Штатам предстояло в этой связи определить пределы их требований к Советскому Союзу, связанные с выполнением статей «Декларации об освобожденной Европе».

Ряд моментов, относящихся еще к истории развития предвоенного политического кризиса, равно как и долгосрочной перспективе взаимодействия с СССР, ставили Рузвельта в такое положение, когда ему было очень непросто игнорировать желание Сталина основать вблизи своих западных границ «пояс безопасности» из просоветски настроенных стран. Возможности возражать против советских акций в Восточной Европе сужались и по причинам военного характера. К моменту начала конференции в Крыму части Красной армии находились в непосредственной близости от Берлина. Было понятно, что СССР, пройдя по территории ряда восточноевропейских стран, фактически приобретал свободу действий и негласное «право вето» для контрмер западных союзников. Так, направляя 10 марта 1945 г. телеграмму Черчиллю, Рузвельт разделял озабоченность британского премьера развитием ситуации в Румынии и Польше. Он подчеркивал важность ялтинских соглашений и был готов сделать все возможное, чтобы добиться от Сталина их честного выполнения. Однако что касается Румынии, подчеркивал президент, то она является отнюдь не лучшим местом для тестирования позиции России по вопросу равного участия великих держав в политическом будущем страны. Эта страна «лежит на путях коммуникаций русских, и поскольку Советы с самого начала захватили в ней бескомпромиссный контроль, было бы чрезвычайно трудно оспаривать доводы русских, оправдывающие там свои акции военной необходимостью и мерами по обеспечению безопасности». Рузвельт, однако, придерживался того мнения, что советский контроль необязательно должен привести к утверждению в восточноевропейских странах коммунистических режимов. В то же время он настаивал на строгом следовании ялтинским соглашениям в случае с Польшей299.

Историк Н.Н. Яковлев справедливо обращает внимание на то, что в период проведения Ялтинской конференции Рузвельт и Черчилль чрезвычайно нуждались в продолжении неослабного наступления Красной армии в Европе и ее последующем вступлении в войну на Тихом океане. В подобной ситуации они объективно оказывались в роли просителей, вынуждены были считаться с интересами СССР, поскольку главные судьбы войны продолжали решаться на советско-германском фронте. Но не только это. Весьма сильное влияние на позицию Вашингтона и Лондона по отношению к Москве и ее участию в разрешении послевоенных европейских проблем оказывала политическая ситуация в самих странах Европы. Не менее важным для понимания поведения США являлись данные, поступавшие в Белый дом, что европейские народы были охвачены левыми настроениями и активно выступали за далеко идущие экономические и социальные реформы300. Американские правительственные круги не могли не считаться с этими фактами, которые вытекали из самого характера Второй мировой войны. Подобная ситуация вынуждала Белый дом к поиску компромиссов с Советским Союзом, но одновременно стимулировала к поиску путей уменьшения влияния Москвы на континенте.

Существует версия о том, что, находясь в Ялте, Рузвельт был уже настолько болен, что не мог строго отстаивать интересы США перед Сталиным. Действительно, его здоровье было уже подорвано, что не могло не бросаться в глаза окружающим. Но А. Шлезингер (мл.) заявляет в этой связи, что не разделяет мнение тех исследователей, которые говорят о «падении обороны» президента на Ялтинской конференции. В качестве доказательства он приводит интервью с теми людьми, которые видели Рузвельта и понимали, насколько четко он выдерживал свой внешнеполитический курс: мнение советского эксперта в Госдепартаменте Ч. Болена, будущего посла в СССР Ф. Робертса, сталинского переводчика В. Бережкова. Так, Ч. Болен говорил: «Тогда как его [Рузвельта] физическое состояние было далеко от нормального, его умственные и психологические способности определенно не были подвержены какому-либо влиянию. Он был вялым, но когда наступали решающие моменты, президент оставался на высоте своего положения»301. Рузвельт, несмотря на свое самочувствие, сохранял политическую волю, гибкую реакцию и оперировал сильными аргументами. Ключ к пониманию его поведения в Ялте лежит в плоскости того, насколько действенны эти аргументы были в новых условиях конца войны и быстрого наступления Красной армии против вермахта.

Усиление позиций СССР в Восточной Европе было неизбежно. Отказ признания этого факта и немедленная эскалация давления на СССР не только окончательно закрывали доступ для проникновения туда американского влияния, но и могло быть использовано Великобританией для установления своего контроля над остальной частью континента. В результате Америка лишалась потенциальных посреднических функций и, следуя логике конфликтного развития геополитических интересов сторон, открыто становилась участником противостояния на стороне западного блока. В этом случае ее действия носили бы вынужденный и в большой степени подчиненный характер. Именно такого подчинения своему ближайшему союзнику, Великобритании, грозящему подвести США, вопреки общественным настроениям, к новому и более масштабному конфликту с сильнейшей на тот период сухопутной армией мира, стремился не допустить Рузвельт.

Граждане США в целом высоко оценили результаты Ялтинской конференции. Согласно мнению аналитиков Государственного департамента, представленному ими в документе от 14 февраля 1945 г., такая ситуация сложилась благодаря следующим обстоятельствам: три главных союзника сумели договориться по весьма противоречивым проблемам; обе стороны (советская и западная) достигли компромисса; и конференция в этом смысле была совершенно уникальной. Американцы отнеслись к условиям будущего отношения с Германией как к «жестким», но «справедливым». С одобрением ими воспринималось соглашение о скором открытии конференции в Сан-Франциско с целью создания ООН и договоренность, что освобожденные страны Европы будут свободны в выборе собственной формы правления. Подавляющее число граждан США считало, что их страна должна принять на себя еще большую ответственность за послевоенную судьбу Европейского континента.

Пресса США также освещала Ялтинскую конференцию как важнейшее событие современности. Но сотрудники Государственного департамента, наряду с положительными оценками переговоров, выделяли и подмеченные некоторыми обозревателями противоречивые моменты достигнутых договоренностей. Газета «Нью-Йорк Таймс» находила договоренности «превосходными и вполне оправданными», отмечая, что новое подтверждение статей Атлантической хартии является, возможно, самым значительным результатом переговоров. «Вашингтон пост» назвала компромиссом подход Сталина к соглашению со своими союзниками, расценивая при этом разрешение «польского вопроса» в качестве важнейшего тому доказательства. «Нью-Йорк Геральд Трибюн» отнеслась к итогам конференции как к надежному фундаменту для дальнейшего союзного сотрудничества. «Самым успокаивающим фактом, – говорилось в одной из статей газеты, – является то, что переговоры стали еще одним доказательством единства союзников, их силы и решимости». «Балтимор Сан» высоко оценивала «Декларацию об объединенной Европе», но комментировала решение «польского вопроса» как свидетельство «достаточно тяжелой сделки». «Достигнутые соглашения по территориальным проблемам подходят не всем», – отмечалось в статье. Затем ставился риторический вопрос: «Но кто сейчас может открыто и определенно заявить об их справедливости?» Многие обозреватели выражали уверенность, что СССР присоединится к США и Великобритании в войне на Тихом океане.