Тайна Черной горы - Георгий Свиридов

– Жила тут рудная, Вадим Николаевич! Жила! – Юрий для пущей убедительности даже притопнул. – Чую я, понимаете? Чую!

Вадим Николаевич двинулся к выходу.

– Проводи меня.

– Жила тут, – повторил Бакунин, шагая рядом.

– К тебе я заглянул проездом, был у соседей. Наше дело такое… Подожди, не кипятись! – Вадим Николаевич остановился, посмотрел на крутые сопки, поднимающиеся уступами к вершине, на хмурую тайгу, и потом сказал твердо, произнося каждое слово так, словно он вбивал ими гвозди. – В нашем деле чувствовать и знать – совсем не одно и то же.

Юрий, прислонившись к ели, молча смотрел на удаляющийся «газик», цепко карабкавшийся по склону горы, а в его голове тяжело, как жернова мельницы, ворочались слова, произнесенные главным геологом: «Не одно и то же… не одно и то же…»

Долгий летний день двигался к своему завершению. Казаковский возвращался в Солнечный из дальней, двенадцатой, буровой, где мастером был Зуфар Сайфулин. Казаковскому он нравился. Башковитый и смекалистый башкир, жадный до всяких новинок и сам придумавший немало разных приспособлений, которые способствуют более качественно вести проходку. У Зуфара не буровая, а вроде экспериментального цеха. Именно у него Евгений проверяет какие-нибудь новинки, вычитанные им в журналах или придуманные, а потом уже внедряет их на других буровых.

Бригада Сайфулина завершала монтаж своей вышки на новом месте, высоко на взгорье, на вырубленном в скале пятачке. Это место буровики тут же окрестили «орлиным гнездом Зуфара». Место очень важное, оттуда, как показывают расчеты, удастся насквозь пронзить рудное тело и проследить его продолжение. Место, конечно, выгодное во всех отношениях, но и сложное, тоже во всех отношениях. И одна из главных проблем, которая вставала перед буровиками, – это вода, вернее, подача жидкости на гору. Поблизости не имелось ни одного мало-мальски пригодного ручейка. Воду, скорее всего, придется закачивать насосами снизу, из Силинки. Казаковский сосредоточенно думал о том, как бы улучшить работу буровой, наладить бесперебойное снабжение промывочной жидкостью. И чем больше он думал об этом, тем явственнее вставал перед ним вопрос о том, о чем он давно мечтал: а не попробовать ли использовать на буровой воздух? Заменить им воду. Закачивать в скважину не водный раствор, а плотную струю воздуха. Не решиться ли на такой эксперимент? Сайфулин – парень толковый, понимающий, его долго уговаривать и убеждать не придется.

Казаковский сам вел машину. Шофер Степаныч заменил приболевшего водителя, поехал на автобусе в Комсомольск встречать ученых и научных сотрудников из Владивостока, из Дальневосточного геологического института Академии наук. Они, ученые и научные сотрудники, каждый полевой сезон прибывают в Солнечный, оказывая практическую помощь геологам экспедиции. Во главе десанта ученых, как и в прошлые годы, судя по полученной телеграмме, – Екатерина Александровна Радкевич. Женщина энергичная, приятная собой, общительная и весьма нетребовательная к своей персоне. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что перед тобой доктор наук, ученая с мировым именем.

Казаковский был рад именно тому, что она сама едет к ним. И в то же время смутное беспокойство не покидало его. С Екатериной Александровной произошло несчастье. В прошлом году, осенью. Она с геологами посещала одну из поисковых партий в Приморье. Ехали на шустром «газике». А какие у геологов дороги? Тропы не тропы, дороги не дороги, наспех пробитые в тайге просеки да проложенные по склонам гор самодельные трассы. На одной из таких дорог, на склоне горы, «газик» и забуксовал, вернее, из-под колес потекла каменистой рекой осыпь. Всё, как ему писали товарищи, произошло в считаные секунды. Машина потеряла управление, стремительно поползла вниз, перевернулась и покатилась вниз. Радкевич успела выпрыгнуть, но зацепилась за дверцу шарфом и полой куртки, упала вниз лицом. Машина и потянула ее за собой по каменистой реке…

Когда Екатерину Александровну доставили в ближайшую больницу, молодой врач растерялся. Он не знал, с чего начинать, – то ли спасать лицо женщины, то ли обрабатывать другие раны. Екатерина Александровна была в сознании, у нее хватило выдержки – и она слабым голосом стала руководить действиями молодого малоопытного хирурга… А через несколько недель, едва-едва поправившись, Радкевич, не покидая больницы, включилась в научную деятельность, руководила своими подчиненными, проверяла научные работы, давала указания, наставления. Своим мужественным поведением, перенеся десятки сложнейших операций, она еще раз показала, что у нее железный характер.

Казаковский был рад тому, что Радкевич снова будет в Солнечном. К ней привыкли и давно считают своей. При ее личном участии и под ее руководством изучались геология, металлогения, минералогия и многое другое, раскрывающее богатства обширного района Мяочана. Да к тому же Казаковский хорошо знал по личному опыту, что ее труды по тектонике и геологии Тихоокеанского рудного пояса представляют не только теоретическую научную ценность, но и крайне необходимы геологам в их практической деятельности. Книги Радкевич помогали ему, молодому руководителю экспедиции, не только глубже и конкретнее вникать в сложные теоретические вопросы ведения разведки и оценки месторождения, но и вести каждодневные практические дела. И он, Евгений, все больше и больше проникался мыслью о том, что в геологических вопросах и разведке полезных ископаемых наука и производство тесно переплетены. Они неотделимы друг от друга. Между ними подчас трудно провести границу и сказать, что это – чистая теория, а это – практика. Они, теория и практика, совмещаются в каждой геологической работе, начиная с открытия и кончая детальной разведкой месторождения.

Дорога, пробитая в тайге, казалась бесконечно зеленым туннелем, ведущим куда-то вниз, в туманную темноту. День давно подошел к концу, и сумерки быстро окутали долину, только на вершинах сопок, на каменистых пиках, вздымавшихся круто в синее безоблачное небо, еще буйствовало вечернее солнце, окрашивая горы теплым закатным светом. А из долины, где бежала норовистая горная река, уже несло приятной остужающей прохладой, словно где-то там открыли дверцу холодильника. Евгений, не выпуская из рук руля, чуть высунулся за лобовое стекло, давая волю встречному ветерку расшевелить прическу, поласкать кутерьму густых волос. Тугая струя вычесывала из них запахи буровой и пыль штрека, сдувала ее с лица и, словно ладошками сынишки, ласково проводила по щекам, давила на глаза. Евгений прибавил скорости, лихо лавируя между выступами и нагромождениями камней, подпрыгивая на рытвинах и ухабах, на толстых корнях, пересекавших дорогу, словно темно-коричневые толстые питоны. Старенький разбитый, не раз чиненый-перечиненый «газик», железный и норовистый «козел», жестко пружинил на тугих рессорах, подпрыгивал и перескакивал через преграды, так что ездоку приходилось все время быть в напряжении, постоянно ощущать каждую неровность дороги.

Ведя машину, Казаковский мысленно уже находился в Солнечном, готовился к предстоящей планерке, прокручивал в своей голове доклады с мест, пытаясь за ответами руководителей, за интонацией их голоса понять, проникнуть в глубину той сущности, которую они, руководители подразделений, не высказывали, которую прикрыли цифрами, процентами, метрами…