Злой волк - Неле Нойхаус

Что это за помещение?

Приблизился гул шагов. Скрипнули резиновые подошвы.

– Фрау Херцманн? – Женский голос. – Вы слышите меня?

Ханна издала нечленораздельный звук, который перешел в глухой стон, и понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что она сама издала этот звук.

«Где я?» – хотела спросить она, но ее губы и язык были немыми и бесчувственными и не хотели слушаться.

Волна тревоги пробралась через плотный туман, который окутал ее. Что-то с ней не так! Это был не сон! Это была реальность!

– Я фрау доктор Фурманн, – сказал женский голос. – Вы в реанимации больницы в Хёхсте.

Реанимация. Больница. Это, по меньшей мере, объясняет этот изматывающий нервы писк и гул. Но почему она была в больнице?

Как ни ломала Ханна себе голову, она не могла вспомнить ничего, что объясняло бы ее положение. Была только пустота. Черная дыра. Обрыв пленки. Последнее, что она помнила, была ссора с Яном после вечеринки. Он вырос как из-под земли, когда вдруг оказался перед ней на парковочной площадке, и его вид по-настоящему напугал ее. Он был ужасно зол и, грубо схватив ее за плечо, причинил ей боль. Наверное, у нее на плече остался синяк. Что вообще произошло?

Обрывки воспоминаний порхали в ее голове, как летучие мыши, связывались в мимолетные отрывочные картины и опять разрывались. Майке. Винценц. Голубые глаза. Жара. Гром и молния. Пот. Почему Ян был такой злой? И опять эти голубые глаза, окруженные образующимися при смехе складочками. Но ни одного лица, ни одного имени, никаких воспоминаний. Дождь. Лужи. Чернота. Ничего. Проклятье.

– Вы чувствуете боль?

Боль? Нет. Тупое потягивание и пульсация где-то в теле, она не могла определить, где точно. Неприятно, но вполне переносимо. И шум в голове. Может быть, она попала в аварию? А на какой машине она ездила? Как ни странно, но тот факт, что она не может вспомнить, какой у нее был автомобиль, пугал ее больше, чем то состояние, в котором она находилась.

– Мы даем вам сильные обезболивающие средства, от которых вы испытываете слабость.

Голос врача звучал как далекое эхо, становился все более невнятным и растекался в бессмысленном соединении слогов.

Нет сил. Спать. Ханна закрыла левый глаз и провалилась.

Когда она в следующий раз проснулась, за окнами было уже почти темно. Было трудно держать один глаз открытым. Где-то горела лампа, скудно освещая пустое помещение. Ханна почувствовала движение возле своей кровати. На стуле сидел мужчина в зеленом халате и зеленой шапочке. Его голова была опущена, а рука лежала на ее плече, от которого куда-то шли какие-то провода. У нее екнуло сердце, когда она его узнала. Ханна опять закрыла глаза. Она надеялась, что он не заметил, что она проснулась. Ей было неприятно, что он увидел ее в таком состоянии.

– Мне жаль, – услышала она его голос, который показался ей совершенно чужим. Может быть, он плакал? Из-за нее? Похоже, ее дела действительно были плохи!

– Мне так жаль, – повторил он шепотом. – Я этого не хотел.

Боденштайн сидел за письменным столом в своем кабинете и размышлял о Майке Херцманн. Ему редко приходилось видеть такую горечь на столь юном лице, столько страха и с трудом подавляемого гнева. Было заметно, что она перенесла сильный стресс, но тем более странным казалось лишенное всяких эмоций равнодушие, с которым она отреагировала на сообщение о нападении на ее мать. Это было необычно. Столь же на удивление скупой была реакция Винценца Корнбихлера. Сначала мужчина произвел впечатление открытого и искреннего человека, но в ходе разговора проявил себя с совершенно противоположной стороны. Он рассказал, что в среду уже однажды побывал у дома своей жены. Этим он навел на себя подозрение. Ненамеренно? Или им двигал порыв раскаяния, который испытывают многие преступники, когда их мучают угрызения совести?

Куда поехала Ханна Херцманн с незнакомцем, после того как ее муж прекратил преследование?

История Винценца Корнбихлера была правдивой до тех пор, пока он действительно не заправился в ночь со среды на четверг в 1.13 на заправке Вайльбах, о чем свидетельствовала видеозапись с камеры наблюдения на заправке. Его алиби в ночь с четверга на пятницу – бистро в Бад Зодене – должны сегодня проверить коллеги. Остальное могло быть в равной степени как правдой, так и ложью.

Боденштайн еще раз прочел предварительный протокол судебно-медицинского обследования Ханны Херцманн. Интересно, в каком она сейчас состоянии? Вышла ли она уже из наркоза и осознала ли, что с ней произошло? Физически она, вероятно, восстановится, но Боденштайн сомневался, что она сможет когда-либо морально справиться с этим надругательством.

Ее телесные повреждения были схожи с теми, которые были нанесены той погибшей девушке, обнаруженной в Майне. Что это за монстры, способные на такую зверскую жестокость? Более двадцати лет Боденштайн имел дело с убийцами, но никогда не мог понять, что заставляет человека убивать подобного себе. И только когда он сам оказался в ситуации, когда из-за отчаяния, унижения и беспомощности потерял самообладание и ударил свою собственную жену, он понял, как легко можно стать убийцей. Ему было невероятно стыдно, и он горько раскаивался в своем поступке, но с тех пор он знал, что может происходить в душе человека, действующего в состоянии аффекта. Не то чтобы он как-то извинял такое поведение или злобу и допускал гнев как оправдание уничтожения человеческой жизни, но это можно было скорее понять, чем такой акт насилия, какому подверглись Ханна Херцманн и эта молоденькая девушка, которую они назвали «русалкой».

Боденштайн вздохнул. Он снял очки для чтения и потер затекший затылок. На улице стемнело. Было уже поздно, где-то начало двенадцатого. День был длинным, и было уже пора ехать домой.

Когда он уже выключил настольную лампу и надел пиджак, на его письменном столе зазвонил телефон. По коду перед номером он определил, что звонок был из Хофхайма. Прежде чем звонок переключился на его мобильный телефон, Боденштайн взял трубку.

– Добрый вечер, это говорит Катарина Майзель, – сказала женщина. – Вы сегодня разговаривали с моим мужем, мы соседи фрау Херцманн. Пожалуйста, извините за поздний звонок.

– Ничего страшного, – ответил Боденштайн, с трудом подавляя зевоту. – Чем могу помочь?

– Я только что пришла домой, и муж рассказал мне об этой страшной истории. – По голосу Катарины Майзель чувствовалось, что она нервничает, что происходило со многими людьми, звонившими в уголовную полицию. – Я кое-что видела. Сначала я не сочла это необычным, но теперь… на фоне…

– Понятно. – Боденштайн обошел свой стол, опять включил лампу и сел. – Расскажите. Что вы видели?

Фрау Майзель около двадцати двух часов была в саду и поливала цветы. При этом перед домом Ханны Херцманн она заметила мужчину, которого раньше никогда не видела. Он приехал на мотороллере и какое-то время ждал на опушке леса. Примерно минут через десять он заметил, что она недоверчиво смотрит на него. После этого он что-то бросил в прорезь для почтовой корреспонденции на входной двери Ханны Херцманн и уехал.