Кенилворт - Вальтер Скотт

Вы олухи, болваны, а не слуги!

Ни рвенья, ни почтенья, ни старанья.

Где тот осел, кого вперед я выслал?

«Укрощение строптивой» [75]

Хуже всего люди выглядят и чувствуют себя на рассвете после бессонной ночи. Даже самая пышная красавица поступит мудро, если после бала, прерванного лучами зари, скроется от восхищенных взоров своих поклонников. Так оно и было, когда бледный, неприветливый свет озарил лица тех, кто всю ночь дежурил в зале замка Сэйс, и смешал свои холодные, голубоватые лучи с красновато-желтым дымным отблеском угасающих ламп и факелов. Юный кавалер, упомянутый в предыдущей главе, вышел на несколько минут, чтобы узнать, кто стучится в ворота. Вернувшись, он был так поражен унылым и зловещим видом своих товарищей по дежурству, что невольно воскликнул:

— Черт возьми, друзья, вы так похожи на сов! Наверно, когда взойдет солнышко, я увижу, как вы, ослепленные им, упорхнете и угнездитесь где-нибудь в зарослях плюща или на шпиле разрушенной Церкви.

— Придержи свой язык, дурачок, — рассердился Блант, — придержи свой язык. Разве теперь время для зубоскальства, когда здесь, за стеной, может быть, умирает воплощенная сила и мужество Англии?

— А вот ты и лжешь, — возразил юноша.

— Я лгу? — воскликнул Блант и вскочил с места. — Я лгу? И ты смеешь мне это говорить?

— Да, ты солгал, глупый ворчун, — ответил юноша. — Солгал вот здесь, сейчас, на этой скамейке, разве не так? А сам-то ты разве не вспыльчивый дурень? Ну чего ты так сразу разъярился и разорался? А я хоть и люблю и уважаю милорда не меньше тебя или кого другого, скажу, что если небо возьмет его от нас, то вся сила и мужество Англии с ним не умрут.

— Вот оно что! — усмехнулся Блант. — Значительная часть ее уцелеет, конечно, в твоем лице.

— А другая часть — в тебе, Блант, и в храбром Маркеме, и в Трейси, и во всех нас. Но я лучше всех воспользуюсь талантом, которым нас одарило небо.

— А как же это, расскажи, — не унимался Блант. — Открой нам свою тайну приумножения таланта.

— Извольте, господа, — отвечал юноша. — Вы подобны плодородной земле, не приносящей урожая потому, что ей не хватает удобрения. Но во мне живет неугомонный дух, который заставит мои скромные способности трудиться, чтобы догнать его. Мое честолюбие будет постоянно заставлять мой мозг работать, уверяю вас.

— Дай бог, чтобы оно не свело тебя с ума, — ухмыльнулся Блант. — Что до меня, то если мы потеряем нашего благородного лорда, я прощусь и с двором и с лагерем. У меня пятьсот акров паршивой земли в Норфолке, и туда я и махну и сменю изящные придворные туфли на деревенские сапожищи, подбитые гвоздями.

— Какое омерзительное превращение! — воскликнул его противник. — У тебя уже и сейчас настоящий сельский вид — твои плечи сгорбились, как будто ты держишься за рукоятки плуга. Ты пропитался запахом земли, вместо того чтобы издавать благоухание, как подобает придворному кавалеру. Клянусь богами, что ты хочешь улизнуть отсюда, чтобы хорошенько поваляться на стоге сена. Единственным оправданием тебе будет, если ты поклянешься на эфесе своего меча, что у тамошнего фермера смазливая дочка.

— Прошу тебя, Уолтер, — вмешался еще один из его товарищей, — оставь свои шуточки: они здесь не ко времени и совершенно неуместны. Скажи-ка лучше, кто это сейчас стучался в ворота?

— Доктор Мастере, врач ее величества, присланный сюда по ее особому приказу, чтобы узнать, как здоровье графа, — ответил Уолтер.

— Ах, вот что! — воскликнул Трейси. — Это определенный знак ее расположения. Если граф выкарабкается, он еще потягается с Лестером. Мастерс сейчас у милорда?

— Ни-ни, — ответствовал Уолтер. — Он уже на полпути обратно в Гринвич, и притом в превеликой обиде.

— Разве ты его не впустил? — воскликнул Трейси.

— Да ты совсем рехнулся? — заревел Блант.

— Я отказал ему наотрез, Блант, как ты бы отказался дать пенни слепому нищему, и с таким же упрямством, с каким ты, Трейси, отказываешься принять своих заимодавцев.

— На кой дьявол ты пустил его к воротам? — обратился Блант к Трейси.

— В его годы это пристойнее, чем в мои, — ответил Трейси. — Но теперь он окончательно погубил нас всех. Останется милорд жив или нет, ему не видать больше милостивого взгляда королевы.

— И возможностей возвышать своих соратников, — заметил юный щеголь с презрительной улыбкой. — Тут-то и сокрыта рана, которую нельзя трогать. Мои любезнейшие, я выражал свои сожаления о милорде не так громко, как вы. Но если дело дойдет до того, чтобы послужить ему, то тут я никому из вас не уступлю. Если бы эта ученая пиявка вползла сюда, то не ясно ли, что между ним и медиком Тресилиана разгорелась бы такая свара, что не только спящий, но даже и мертвые бы пробудились? Я знаю, каким шумом сопровождаются раздоры докторов.

— А кто примет на себя вину в нарушении приказа королевы? — спросил Трейси. — Ведь доктор Мастерс, несомненно, явился лечить графа по приказу ее величества.

— Я виноват и возьму вину на себя, — объявил Уолтер.

— Тогда прощайся с мечтами об успехе при дворе, — сказал Блант, — и, несмотря на все твои похвальбы и честолюбие, ты вернешься в свой Девоншир младшим в роде, будешь сидеть в нижнем конце стола, разрезать жаркое по очереди со священником, следить, чтобы собаки были накормлены, и подтягивать помещику подпруги, когда он соберется на охоту.

— Нет, тому не бывать, — возразил юноша, весь вспыхнув, — покуда в Ирландии и в Нидерландах еще идут войны и покуда в океане еще полно неисследованных просторов. На богатом Западе еще много неведомых стран, а в Британии полно смельчаков, готовых отправиться открывать их. Пока до свидания, друзья. Выйду во двор проверить часовых.

— У этого мальчишки, ей-ей, прямо ртуть в жилах, — сказал Блант, глядя на Маркема.

— У него она в мозгу и в крови, — согласился Маркем, — и это или возвысит его, или погубит. Но, захлопнув дверь перед Мастерсом, он оказал графу хоть и дерзкую, но настоящую услугу. Ведь этот лекарь Тресилиана утверждал, что разбудить графа означает для него смерть. А Мастерс разбудил бы даже самих Семерых Спящих, если бы полагал, что они спят не в соответствии с медицинскими предписаниями.

Утро уже близилось к концу, когда Тресилиан, усталый и не спавший всю ночь, сошел вниз с радостным известием, что граф проснулся сам и почувствовал большое облегчение. Он весело разговаривал, взор его оживился — все говорило о том, что в его здоровье произошла резкая перемена к лучшему. Тресилиан распорядился, чтобы двое или трое из его свиты доложили графу о ночных событиях, и дал указание о смене караула у спальни графа.

Когда графу Сассексу рассказали о том, что королева присылала к нему врача, он сначала улыбнулся, узнав об отпоре, который тот получил от пылкого юноши. Но, опомнившись, граф приказал своему конюшему Бланту немедленно сесть в лодку и вместе с Уолтером и Трейси отправиться во дворец в Гринвиче, чтобы выразить королеве благодарность и объяснить причину, почему он не смог воспользоваться помощью мудрого и ученого доктора Мастерса.