Милашка - Джен Сакс

— Да, могу признаться, что не имею ни малейшего понятия об этом. Для меня это просто работа, не более того. Кстати сказать, я уже не так молод, чтобы радикально менять свои взгляды на жизнь. — Правда, в последнее время у меня появились весьма серьезные сомнения на сей счет, но я счел несвоевременным делиться ими с Грейс.

— Интересно, что ты чувствуешь, когда убиваешь людей? — продолжала допытываться она. — Тебе это нравится? Ты испытываешь какое-то патологическое удовольствие?

— Я никогда не говорил, что получаю от этого удовольствие, — промямлил я, пытаясь подыскать более убедительные аргументы. — Как я уже сказал, это просто моя работа.

— Ну да, работа, а еще война. Но война давно кончилась, не так ли? Ты что, похож на того японского солдата, который двадцать лет сидел в джунглях и пускал под откос поезда, не подозревая, что война уже давно закончилась?

— Война никогда не кончается, — вяло отозвался я.

— Конечно, потому что тебе нравится воевать, — съязвила Грейс.

— Мне нравится не война, а состояние внутреннего контроля, которое позволяет мне держать себя в руках. — Я сделал паузу и посмотрел на нее. — Мне нравится быть в напряжении, в состоянии абсолютной собранности и всегда находить наилучшее решение поставленной передо мной задачи.

— Тогда объясни, почему я понравилась тебе? — задала Грейс самый главный, по моему мнению, вопрос.

— Объяснить не могу, но могу сказать, что это противоречит всем моим принципам.

— Так не пойдет, дорогой, тебе придется подобрать для описания своих чувств другие слова.

— Хорошо. Представь себе, что я — самое полное воплощение зла. Тебя это устраивает? И не только самое полное, но и самое естественное. Ты не допускаешь мысли, что мое состояние — самое нормальное в наших ненормальных условиях?! А те, кто ведет себя по-другому, страдают от неврозов и нервных срывов.

— Сэм, пойми меня правильно. Я не хочу и не могу судить тебя, — тихо возразила она. — Думаю, что это самое главное условие наших непростых взаимоотношений: ты не пытаешься судить меня, а я — тебя. Откровенно говоря, я даже мечтать об этом не могу. Но дело в том, что мы не чужие люди и что-то значим друг для друга, не правда ли? Я готова признать, что ничем не лучше тебя, но…

— Нет, ты лучше.

— Но если ты убьешь Пита, это погубит тебя. Я не говорю о нас с тобой. Я предпочитаю жить, постоянно рискуя, чем мучиться угрызениями совести.

— Правда? Значит, моя маленькая девочка начинает постепенно взрослеть.

— Прекрати, Сэм, я серьезно.

— Я знаю, что ты не шутишь, и это путает меня больше всего. До какого предела ты готова рисковать собой, а заодно и мной?

Грейс ничего не ответила, лишь откинулась на спинку дивана, прижавшись ко мне плечом.

— Пожалуйста, не надо, — тихо прошептала она через секунду.

Я посмотрел на нее и погладил по голове.

— Скажи честно, я запрещал тебе что-нибудь за все это время?

— Сэм, если с Питом что-нибудь случится, я обязательно узнаю об этом, — проворчала она, словно прочитав мои мысли. — И для меня это будет знаком того, что тебе нельзя доверять.

— Хватит, Грейс, — остановил я ее жестом руки. — Пусть живет, не волнуйся. Я по-прежнему считаю, что это непростительная ошибка, но если ты так хочешь, ради Бога…

— Я сама не знаю, чего хочу, — прервала она меня. — Знаю только, чего не хочу ни при каких обстоятельствах. — С этими словами Грейс улыбнулась и еще крепче прижалась ко мне. А я закрыл глаза и откинул назад голову. Неужели так будет всегда? Впервые в жизни я ощутил себя совершенно беспомощным. Не скажу, что это было неприятное чувство, но что-то тревожное в нем, несомненно, было.

Есть старая истина: наблюдатель оказывает непосредственное влияние на объект наблюдения посредством самого процесса наблюдения. Я сделал следующее логическое умозаключение: наблюдаемый объект оказывает влияние на наблюдателя. Насколько мне известно, подобного вывода нет ни в одном учебнике логики.

Господи Иисусе! Что же мне теперь делать? Убить его? Даже не знаю, чьи чувства меня волнуют сейчас больше. Могу лишь сказать, что он испугал меня. Впрочем, вполне возможно, что и я испугала его. Но не примитивно, а на каком-то очень глубоком уровне подсознания.

Кто же он на самом деле? Этот вопрос не давал мне покоя. Не могла же я всю свою оставшуюся жизнь ломать голову над этим. Конечно, все зависело от того, сколько нам обоим суждено прожить… Судя по всему, такие люди, как мы с Сэмом, долго не живут.

Иногда я наблюдал за ней, когда она спала. В такие минуты Грейс производила впечатление невинного ребенка, на лице — умиротворение. Кажется, она раз и навсегда избавилась от своих страхов и не испытывает кошмаров, связанных с прошлым. Поначалу меня это очень тревожило, потом я понемногу успокоился. В конце концов я сам прошел через все это и знаю, что может означать такое спокойствие. Впрочем, я дал слово, что никогда не буду вторгаться в ее душевные переживания, и не намерен нарушать его.

Через некоторое время я уснул, и снова — в который раз за последнее время — мне приснилась она.

Хорошие фильмы всегда вызывали во мне противоречивые чувства. С одной стороны, когда смотришь такую картину, забываешь обо всем, важно лишь то, что происходит на экране, а с другой — толпа чужих людей, сидящих вокруг тебя, не позволяет этого сделать. Во всяком случае, присутствие посторонних людей всегда мешало мне сосредоточиться на содержании фильма. В особенности нервировали впереди сидящие зрители. Мало того, что они заслоняли экран, так еще постоянно болтали. На днях мне в голову пришла сумасшедшая идея использовать самые радикальные средства: ввести впереди сидящему снотворное, вылить на него бутылку воды или в крайнем случае применить базуку, от выстрела которой весь кинотеатр разлетится в щепки.

Почти месяц прошел с того дня, как в редакции появился призрак убитого мной человека, с которым мне пришлось изрядно потрепать нервы. Самое странное, что все это время меня не покидало хорошее настроение. Отношения с Сэмом, кажется, наладились, а ощущение того, что Пит уцелел, еще больше воодушевляло меня. Более того, с тех пор я никого не убила, и это само по себе большое достижение. Видимо, общение с Сэмом пошло мне на пользу.

Мы сидели в кинотеатре чуть больше десяти минут, когда я стала нервничать из-за какого-то негодяя, устроившегося позади меня и своей болтовней мешавшего мне смотреть фильм. Я, разумеется, сделала ему замечание, но он и ухом не повел. Я не видела его, но чувствовала, что он сидит за мной или по крайней мере через ряд. Когда меня достал его треп, я обернулась, смерила его презрительным взглядом, но и это не возымело нужного действия. Парень продолжал тараторить, причем даже громче, чем прежде. Я снова зашикала на него, но и это осталось без последствий. Более того, мои призывы к порядку только раззадорили его. Остальные зрители сидели как ни в чем не бывало. Никто не поддержал меня, что вполне естественно: к чему ввязываться в скандал и навлекать на себя неприятности? Сэм, кстати сказать, тоже сидел спокойно и, казалось, был полностью поглощен фильмом. Впрочем, его можно было понять — фильм был о России и на русском языке.