Красная Луна - Елена Крюкова

Да, я все тебе расскажу.

«Ты смотри-ка, я ему „ты“, и он мне — „ты“. Сейчас он погружен в пространство, где он подвластен мне целиком. Как прекрасно, когда кто-то принадлежит тебе целиком! Ну, давай, мальчик, раскалывайся. Если только я что-нибудь заподозрю — можешь расписаться в своем небытии. Мне не нужны свидетели».

Ты ответишь мне всю правду.

Всю правду, — монотонно произнес тот, кто сидел перед ней.

Чем занимается твой отец?

Мой отец занимается крупным бизнесом и банковским делом. — Голос загипнотизированного звучал тихо и покорно. Напоминал голос машины, робота. — Он владелец крупных издательских холдингов и трех киностудий. Совладелец двух больших банков. Мой отец один из самых богатых людей России.

Ты знаешь, чем занимался твой отец, помимо своих официально разрешенных дел?

Молчание. Легкое потрескивание в воздухе мошкары, летящей на пламя светильника на стене. Мошкара гибнет. Человек тоже летит на огонь и гибнет. Закон природы.

Нет.

Если ты обманываешь меня, тебе сейчас станет плохо. Очень плохо. Так плохо, как тебе не было никогда в жизни.

Того, кто сидел перед ней в кресле, бессильно бросив руки на колени и закрыв глаза, внезапно начало корежить. Его ломало и выворачивало в корчах, он поднес руку ко рту. Распялил рот в беззвучном крике. Его сотрясли рвотные судороги, слюна потекла из угла его рта. Она взяла край набедренной повязки, вышитой стеклярусом, и брезгливо вытерла ему рот. Он стал хватать руками воздух, его пальцы крючило. Он стал вываливаться из кресла, падать на пол. Упал на колени. Пополз по полу на коленях к ней. Упал на пол, стал кататься по полу, подтянув колени к подбородку, как рожающая женщина, как младенец в утробе матери.

Я-а-а-а!.. я-а-а-ах…

Говори! Говори, знал ли ты, чем занимался твой отец недавно!

Я-а-а-а… сними… сними боль… а-а-а-ах… убери…

Я уберу боль тогда, когда ты скажешь мне правду!

Он подкатился к ней, к ее ногам, ухватился за ее голые щиколотки, вцепился в них больно, крепко, как птица когтями. Она ударила его пяткой в лицо. Он откинулся назад и, падая, ударился затылком о пол.

Я… догадывался… я знаю… но не все… я… я тебе все расскажу!.. Умоляю… убери… убери смерть…

Она протянула над корчащимся телом руки. Усмешка изогнула ее губы.

Тебе сейчас станет лучше. Видишь, тебе все лучше. Тебе уже совсем хорошо. Ты уже можешь говорить. Ты уже говоришь. Ты уже говоришь мне!

Я… видел… как отец… приносил откуда-то драгоценности… женские кольца, браслеты… кулоны… всякие побрякушки… и прятал их в ящик стола… и еще — в сейф… в сейф в стене… Я думал… он покупает это по дешевке… у восточных торговцев… у египетских, у каирских дешевых ювелиров… а потом… потом я понял…

Снова молчание. Она пнула его босой ногой.

Говори!

Я понял… что это не от каирских ювелиров… Что он не покупает это у перекупщиков… или в ювелирном салоне на Новом Арбате… или в галерее «Schatz'i»… Что это ему достается иным способом…

«Знает. Знает, собака!»

Каким? Говори!

Тишина. Витас придет поздно, под утро. Он сказал ей: сегодня работаю в храме всю ночь, прописываю фигуры центральной фрески. Она может работать с Елагиным всю ночь, до рассвета. Она должна знать правду. Тогда она спасет Цэцэг. Спасет этого старого дурака, его отца. А себя? И себя, разумеется. О себе она не забудет.

Говори! А не то…

Не надо! Не надо! Я скажу! Я…

Что ты знаешь?!

Отец… однажды напился пьяным… и обмолвился… проболтался… Он сказал, что это драгоценности убитых женщин… что он их будет хранить как память… И еще… что благодаря этим убитым… этим убитым женщинам, да!.. будут спасены жизни, много жизней, да, да… других людей… Что эти женщины… убитые… дадут жизнь другим, обреченным… и те, кто приговорен… заплатят за это очень, очень большие деньги…

Он так сказал?! Георгий так сказал?!

Да…

Когда он говорил тебе все это, он был сильно пьян? Говори!

Да… Он тогда был сильно пьян… Еле шевелил языком… Но я все, все запомнил… что он болтал…

Где он тебе рассказывал это?!

На даче… На нашей старой даче… На его старой даче… Я еще тогда не выстроил дворец в Архангельском… еще не перещеголял князей Юсуповых… Мы сидели у камина, пили водку, много водки… три бутылки «Алтайской»… отличная водка… и он плел мне все это…

Ты веришь тому, что отец болтал тебе по пьяни?!

Нет…

Не ври мне! Тебе будет хуже!

Да… Да! Да! Да!

Хорошо. Отец называл тогда тебе какие-нибудь имена в разговоре? Только без лжи! За ложь я накажу страшно!

Молчание. Тяжелое, липкое как мед, тянущееся, капающее вниз крупными каплями молчание.

Да… Называл.

Тебе известны были эти имена?! Говори!

Да… Да! Известны… Это…

Говори!

Она коснулась рукой его лба. На ощупь его лоб был влажен и холоден как лед.

Это… было одно имя…

Что за имя?!

Я… дело в том, что я… это имя… я…

Говори! Говори имя! Быстро!

Она видела, как он с трудом разлепил губы. Как с натугой, страшно выдавил из себя это имя:

Дина… Дина Вольфензон…

«Да, Возможно, да. Имя одной из тех девчонок, или бабенок, которых мы… Не припомню. Этого имени я не припомню, хотя я многих освидетельствовала и запомнила очень хорошо. И многих я сама погружала в состояние транса, чтобы им было легче перед тем, как… Чтобы они — не понимали… не поняли. Дина Вольфензон? Нет, эту — не помню. Вполне возможно, эту он СДЕЛАЛ без меня».

Еще! Еще имена! Быстро!

Имена?.. Еще?..

Он так и валялся на полу у ее ног. Поднимал голову, как собачка. Поворачивал к ней, на ее голос слепое, незрячее лицо.

Да! Еще имена! Имена, которые называл твой отец!

Кажется… кажется, он называл еще одно женское имя… Александра… или Александрина?.. не помню… и мужское… кажется… Глазов?.. или — Глазков… Не помню… не помню… Я… ничего не помню!.. Я слепну… слепну… ослепительный свет… а-а-а-а!..

Он закрыл глаза ладонями и снова повалился на пол, как молящийся в храме. Снова покатился по полу кубарем, прочь от нее, к задернутому белой, как саван, занавеской отельному окну.

Она выводила его из состояния гипнотического транса долго. Это стоило ей усилий. Еще никогда у нее не было такого капризного, истеричного пациента. Когда он еще сидел в кресле — она заставила его сесть в кресло, когда он еще был под гипнозом: «Встань! Садись в кресло! Руки на колени!. Дыши ровно!» — она быстро сбросила с себя костюм Клеопатры, зашвырнула ногой под кровать. «Дешевый карнавал, но так было надо. Он даже не будет помнить, в чем я была. Эффект шокотерапии. Надо было поразить его в самое сердце. В самые яйца, точнее. Я все сделала верно. По крайней мере, я все узнала. Я узнала достаточно. Он безопасен. Пока. До поры». Не сводя с него глаз, натягивая на себя белый махровый халат, она крикнула: