Красная Луна - Елена Крюкова

Держи!

Доллар, зеленый доллар полетел по холодному ветру. Вихрилась метель, а в небесах сияло солнце. И ты поймал чужеземную бумажку, изловил в воздухе, как кот лапой — рыбку в реке.

Она отвернулась. Быстро пошла прочь от тебя. Полы шубы развевались за ее спиной. Из кармана у нее, когда она вынимала деньгу для тебя, для того, чтобы ты выпил вина в чепке, вывалился маленький квадратик бумаги. Ты наклонился, поднял. На квадратной картонке, отблескивающей перламутром, было написано золотыми буквами: «АНГЕЛИНА СЫТИНА. ПСИХИАТР». И цифры — это чтобы по телефону звонить, значит.

А я Алешка! — крикнул ты ей вдогонку, в спину. — Я Алешка Нострадамий! Мы с вами, дамочка, с одной буквы начинаемся! Не миновать нам встречи!

Ты сунул визитку в карман. Пчелы снега кусали тебя в голую грудь, за голые плечи. От метро «Площадь Революции» по направлению к тебе уже шли люди в форме, которые в этом веке назывались длинно и смешно — милиционеры.

И ты еще не знал, что она сегодня улетит на юг, в землю, где выжженные белые камни похожи на кости, где раньше, давно, казнили людей, прибивая их к деревянным крестам и перекладинам ржавыми гвоздями; ты глядел на ее визитку, как глядят на фотографию, улыбался беззубым ртом и с трудом разбирал буквы: ага, вот где она живет, я знаю теперь.

Они увидели друг друга в гостиничном буфете. Утром, за завтраком. Обе пары — Ангелина и Витас, Ефим и Цэцэг — решили, что завтракать в номере не будут. Наверняка в буфете есть горячий кофе, сливки, йогурты, какие-нибудь национальные еврейские медовики…

Они увидели друг друга все четверо. Стоя за стойкой бара, Витас радушно улыбнулся Ефиму, помахал рукой. Ангелина и Цэцэг переглянулись мгновенно и понимающе, быстрее молнии скользнули друг по другу их глаза и уперлись в чашки дымящегося кофе. И только Ефим, вскинув глаза на спутницу Витаса Сафонова, замер, застыл, слепо сунул в рот сигарету, забывая про свой кофе, про свой апельсиновый сок, про свой бутерброд, про свое свежее масло на расписном блюдце.

Он не знал ее. Она ослепила его.

Она не знала его. Но она его узнала.

Его знало полстраны — как она не могла узнать его?

А может быть, она знала его не только по газетам и журналам? Не только по мельканию в популярных телешоу?

Не только… Не только…

Витас, продолжая улыбаться, потянул Ангелину за руку.

Ангел мой, познакомься. Это Ефим Елагин, собственной персоной!

Ангелина, с бокалом легкого розового вина в руке, сделала шаг от своего столика к столику Ефима.

Очень приятно. Так приятно, вы даже представить себе не можете.

Цэцэг глядела на нее во все глаза. Ангелина стукнула своим бокалом о чашечку елагинского кофе. Рассмеялась. Незаметно наступила ногой под столом на ногу Цэцэг.

Ангелина.

Ефим.

Цэцэг смотрела на них обоих во все глаза.

Витас шебаршился, сновал туда-сюда, от стойки бара к столику, что-то съестное волок на подносе, что-то расставлял на столе, наливал, накладывал, восклицал: «За ваше здоровье!.. За ваше!..» Ефим не видел, не слышал ничего. Он не отрывал глаз от лица этой женщины. На миг ему показалось: она — чудовище. И у нее голова дракона. Только на миг. На него снова глядели, смеясь, ее длинные, пульсирующие, желто-болотные, кошачьи глаза.

Вы надолго в Иерусалим?

Пока тут не разразилась очередная война. Я люблю Святую Землю. У меня к ней свои пристрастия.

И свои счеты?

Он остро глянул на нее, будто кольнул шилом. Углы его губ приподнялись. Он хотел что-то сказать — и не сказал.

И она что-то тоже хотела сказать — и не сказала.

Цэцэг смотрела на них обоих бесстрастными, узкими раскосыми глазами, прищурясь, с невозмутимой улыбкой.

«Зачем я так нравлюсь мужикам? Затем, что ты знаешь силу. Ты владеешь силой. Ты владеешь тайной. Твоя тайна — у тебя в руках. Может быть, это тайна мира. Тайной мира наверняка владеет женщина. Такие женщины, как ты. Ты — одна из допущенных. Чепуха! Я всю свою жизнь сделала сама. Я отваживалась на многое. На такое, на что простая смертная бабенка не отважится никогда. И, значит, я уже в круге избранных. И Ефим Елагин это понял. О, он понял это с первого взгляда. А Фюрер? Хайдер тоже понял. Это два сильных. Витас? Витас мой маленький больной ребенок. Я скручу его в бараний рог, если захочу. А… этот?.. Пацан?..

Про пацана не думай. Пацана — прихлопнула, как комара, и забыла. Он безвреден. Он тебе не насолит ничем. Он ввел тебя в тот мир, что ты изучаешь. Что пригоден тебе для твоей работы. Их мир — это твой хлеб. Агрессия в современном социуме! Как актуально! Ты же ловишь все нужное. Насущное. То, что беспокоит людей. Ты же врач. Ты же должна ловить флюиды страдания. И — излечивать?!

А может, ты должна читать приговоры?

И — казнить?!

Казнить нельзя помиловать. Казнить нельзя помиловать. Где ты поставишь свою запятую для этого, нового несчастного? Тебе нужен Елагин. Нужен! Так, как в свое время тебе был нужен его…»

Яркое, обжигающее солнце передвинулось по полу веранды, обвитой диким виноградом. Официантка, улыбаясь, несла на высоко воздетом над головой подносе вино, апельсины, смокву, финики.

Меду не желаете? — спросила, наклонившись, официантка по-английски.

Меду? Спасибо, нет. Принесите еще холодного вина.

Девушка, смуглая, с вишневым румянцем во всю щеку, горбоносая, как Суламифь, снова ослепительно улыбнулась и убежала на кухню. Ангелина поглядела на Ефима пронзительно своими кошачьими глазами. Он вернул ей взгляд, отбив его, как теннисный мяч.

Вы говорите, вы врач?

Да. Я врач. Практикующий психиатр.

О том, что она пишет диссертацию об агрессии, лучше было умолчать. Он наверняка улыбнется над этим занятием: степень ученая бабе нужна, зачем, когда она и так отличные деньги зарабатывает? Вязанье, вышиванье слов по белизне компьютерного дисплея…

Это важно, — он сглотнул слюну. — Мне, видите ли, как раз не хватало в жизни… врача. Даже не врача, а…

Исповедника? Я не духовник. Я не замещаю священника. Вы на Святой Земле, вот и идите в храм Гроба Господня, там вас примут и обласкают.

Я не то хотел сказать. — Он повертел в руках ножку бокала. Черно-синее дамасское вино стояло в бокале черной кровью. — Видите ли, Ангелина, я попал в не совсем хорошую ситуацию. Шантаж не шантаж, но… Впрочем, это слишком похоже на шантаж. Из меня хотят выудить деньги, много денег, видимо, это так. И избрали нетрадиционные методы припугивания. Подсылают каких-то уродов, во сне приснится, заорешь благим матом. Подбрасывают фотографии, где я — это не я, а бритый молодчик, и со свастикой на рукаве. Но это я, понимаете, это я! Компромат колоссальный, если будет обнародовано… Вы же знаете, как у нас фабрикуются дела…