Отцы-основатели - Мария Згурская

В то время Дантон не был революционером, он просто хотел сделать нормальную для буржуа карьеру, стремился попасть в Королевский совет. Прибыв в Париж, где ему предложили быть переписчиком бумаг, он сразу проявил характер в королевской прокуратуре, заявив: «Что? Я появился в Париже не для того, чтобы переписывать бумаги». Его наниматель сказал: «Ох, люблю наглецов!» — и взял Дантона к себе на службу чуть-чуть более почетную, чем переписывание бумаг.

Довольно скоро Жорж понял, что надо продолжить самообразование. Его любимыми авторами стали Монтескье, Руссо, Дидро, особенно он любил последнего. Штудировал знаменитую энциклопедию Франции, очень любил Корнеля, Мольера, зачитывался Шекспиром, он «ваял себя». Но понял, что без университетского диплома ему ничего не светит.

Дантон готов был трудиться на службе короля, продвигаясь по служебной лестнице за счет своих личных талантов. И вот он уезжает в город, где короновали французских королей — Реймс, там Дантон, видимо, что-то предпринял и подозрительно быстро возвратился с университетским дипломом.

Преуспеть в столице молодому человеку, хоть и с дипломом, но без денег и связей, было делом почти нереальным. Но Дантону это удалось. Общительный, обаятельный и талантливый, он легко находил работу, еще легче — друзей, быстро завоевывая общие симпатии. Грубоватый гигант с некрасивым лицом, изуродованным шрамами и оспой, он преображался, когда говорил. Перед его юмором, красноречием и темпераментом устоять было невозможно.

Кафе «Парнас», куда юноша захаживал каждый день, преображалось с его появлением, а молоденькая дочь хозяина Габриэль расцветала от счастья, едва завидев своего громогласного ухажера.

Ее отец, г-н Шарпантье, был вовсе не против устроить счастье молодых. Но при условии, что «вольный» юрист Дантон купит себе хорошую должность. Должность вскоре нашлась: приятель Дантона, собираясь жениться, продавал свое место адвоката за 78 тысяч ливров. Родные Жоржа, покончившие с долгами, смогли наскрести только пять тысяч. Но будущий адвокат провернул гениальную комбинацию: он разбил выплату на несколько частей, а деньги на большую часть требуемого взноса занял у… невесты продавца, понимавшей, что если продажа затянется, то замуж она может и не выйти. Вторую часть суммы — в счет будущего приданого — Жорж занял у отца Габриэль, а третью отсрочил на четыре года. В результате в 1787 году молодой Дантон официально купил место адвоката при Совете короля. Они продавались, и это было легально.

Каков же был смысл его деятельности, которой он занялся буквально накануне штурма Бастилии? Все было очень буржуазно — помогать консультациями, подготовкой документов людям состоятельным, ведь крестьяне туда не обращались, ибо не имели никакой существенной собственности. А вот буржуа, которые хотели закрепить свою собственность, обращались, да и аристократы — подтвердить свои наследственные права, разрешить спор и т. д.

В общем, совершенно буржуазная деятельность «на страже режима», и, вступая в эту должность, Дантон произнес традиционную адвокатскую речь (это тоже была обычная практика), избрав такую тему: «О политическом и моральном положении страны в отношении к правосудию». Речь завершалась фразой: «Горе тем, кто провоцирует революцию. Горе тем, кто ее делает».

Итак, Дантон и не предполагал, вероятно, что вскоре будет вовлечен и с восторгом включится именно в революцию. А пока он получил хорошую должность, любящую жену и кучу долгов, с которыми он так до конца и не рассчитался.

Для успеха адвокатской практики демократ Дантон несколько «облагородил» свою фамилию, на время став мэтром д’Антоном. Впрочем, «дворянство» его просуществовало недолго — Жорж почувствовал приближение революции.

В Париже важнейшую роль играли органы районного самоуправления — дистрикты, позднее преобразованные в секции. В них часто происходили собрания, ставшие подлинной политической школой для столичного населения. Руководители буржуазного муниципалитета стремились уничтожить непрерывность заседаний дистриктов и секций и превратить их только в избирательные собрания, очень редко созываемые, но демократические элементы всячески этому противились. В дистрикте кордельеров Дантона единодушно выбрали председателем и капитаном батальона. Он очень быстро заговорил революционным языком, а не языком юриста, который стоит на защите законов.

Дантона избрали депутатом коммуны, он был вовлечен в этот водоворот и сделал это с удовольствием и верой в то, что здесь, в революции, родится, наверное, какая-то другая Франция, которая ему, Дантону, энергичному, умному, способному, умеющему в этой жизни продвигаться, вероятно, подойдет еще больше.

Это стало его роковой ошибкой, и дальше его жизнь становится неотделимой от основных этапов знаменитой и страшной революции.

В столице и в провинциальных городах возникли различные политические клубы. Наибольшее влияние имели клуб якобинцев-республиканцев и клуб кордельеров (corde — веревка). Официальное название якобинского клуба — «Общество друзей конституции», а клуба кордельеров — «Общество друзей прав человека и гражданина».

Состав якобинского клуба в 1789–1791 годах был довольно пестрым: клуб объединял буржуазных политических деятелей различных оттенков — от Мирабо до Робеспьера.

Клуб кордельеров, возникший в апреле 1790 года, служил политическим центром для простых людей, принимавших активное участие в событиях революции. В его составе было много «пассивных граждан», в его заседаниях участвовали также и женщины. Среди деятелей этого клуба выделялись блестящий оратор Жорж Дантон и талантливый журналист Камиль Демулен. С трибуны клуба кордельеров раздавалась резкая критика антидемократической политики Учредительного собрания и цензовой конституции 1791 года.

Дантон был безусловным авторитетом, которого слушали, поддерживали, любили, слову которого верили безоговорочно. В те времена, когда другие вожди революции еще занимались бесплодной риторикой в Национальном собрании, громовой голос трибуна уже имел огромную власть над Парижем. Даже «герой дня» Лафайет был вынужден считаться с авторитетным председателем дистрикта кордельеров, ведь он без труда был способен повести за собой массы!

Политическую картину во Франции подтолкнул к критической точке Вареннский кризис. Король и его окружение, не имея возможности действовать открыто, втайне готовили контрреволюционный переворот.

С первых дней революции началось бегство французской аристократии за границу. В Турине, а затем в Кобленце был создан центр контрреволюционной эмиграции, поддерживавший тесные связи с абсолютистскими правительствами Европы. В эмигрантской среде обсуждались планы интервенции иностранных держав против революционной Франции. Людовик XVI поддерживал через тайных агентов связь с эмигрантами и европейскими дворами. В секретных письмах на имя испанского короля и других европейских монархов он отрекался от всего, что вынужден был сделать после начала революции, он заранее санкционировал все, что его уполномоченные сочтут необходимым предпринять для восстановления его «законной власти».

Утром 21 июня 1791 года Париж был разбужен гулом набата. Набат возвещал: король и королева бежали. Негодование охватило народ. Перед лицом очевидной измены, чреватой опасными последствиями для революции, массы начали вооружаться.