Отцы-основатели - Мария Згурская

Все старания жирондистов спасти жизнь Людовику XVI или хотя бы отсрочить казнь потерпели крушение. По требованию Марата было проведено поименное голосование депутатов Конвента по вопросу о судьбе Людовика XVI. «…Вы спасете родину… и вы обеспечите благо народа, сняв голову с тирана», — говорил Марат в своей речи в Конвенте.

Большинство депутатов высказалось за смертную казнь и за немедленное приведение приговора в исполнение: 21 января 1793 года Людовик XVI был казнен.

Так кем же был Дантон — диктатором или миротворцем?

Некоторые историки находили факты, обеляющие Дантона и свидетельствующие, что он не был таким уж безжалостным фанатиком, как, например, бездушный Робеспьер. Конвент раздирали противоречия, революция вступила в свою завершающую стадию: «Волки перегрызлись». Политики, вместе громившие роялистов, разделились на ненавидящие друг друга партии и течения. Дантон, понимавший, к чему может привести война «всех против всех», шел на жертвы, чтобы примирить враждующие лагеря. Он не смог остановить массовые убийства, зато заранее предупредил многих потенциальных жертв и даже снабдил их выездными документами и паспортами. Он метался по фронтам, взывая к разуму политиков: страна гибнет, а вы тут демагогию разводите!

Другая точка зрения гласит, что Дантон выступал с резкими нападками на якобинское правительство, требуя ограничения массовых казней и отмены закона о максимуме в корыстных целях. Главный аргумент сторонников подобных взглядов: одновременно с этими «мирными инициативами» Дантон осенью 1793-го и в начале 1794 года поддержал расширение масштабов террора, развязанного якобинской верхушкой, дабы, как он утверждал, «направить верные удары против врагов родины».

Именно Дантон был организатором революционных трибуналов, способствовавших гибели жирондистов. В ситуации усиления внешней и внутренней (роялистское восстание в Вандее) угрозы он добился 10 марта создания Революционного трибунала с чрезвычайными полномочиями — первый шаг на пути развязывания террора. А 7 апреля был избран в Комитет общественного спасения — высший контролирующий и распорядительный орган, созданный для борьбы с контрреволюцией.

30 ноября Дантон был командирован Конвентом в оккупированную французами Бельгию для организации системы ее управления. В январе 1793 года, вернувшись на несколько дней в Париж, он проголосовал в Конвенте за казнь короля и выступил с предложением об аннексии Бельгии, основываясь на идее естественных границ Франции по Рейну.

1 апреля жирондисты обвинили Дантона в связях с предавшим отечество генералом Ш.-Ф. Дюмурье, командующим войсками в Бельгии. В начале марта 1793-го, после поражения французов в Бельгии, генерал покинул ее пределы.

Затем, из-за того, что политика вмешательства вызывала раздражение соседних государств, Дантон настоял в Конвенте на решении не вмешиваться во внутренние дела других наций (13 апреля 1793 года), не предпринимать ни наступательных войн, ни завоеваний (15 июня 1793 года), чтобы с помощью дипломатии добиться мира и признания республики другими державами.

Во внешних сношениях он наметил целую систему политики для своих преемников: в Англии поддерживать все оппозиционные элементы против Питта, добиться нейтралитета мелких держав — Дании, Швеции и т. д., попытаться отделить Пруссию и Баварию от коалиции, силой укротить Сардинию и Испанию, бороться против Австрии, создавая ей затруднения на Востоке агитацией в Польше и Турции.

Его жизнь полна удивительных эпизодов и неординарных поступков. Вот одна подробность о его отношении «к попам и церкви», говорящая многое о характере Дантона.

В канун серьезных испытаний этого неунывающего гиганта подкосило личное горе. Когда Дантон уже был министром юстиции, у него умерла при родах четвертого сына его любимая жена Габриэль, а перед этим умер старший сын. У трибуна осталось два сына. А Дантон в это время ездит в армию, колесит по всей Франции… Трагедию вдовца усугубляло и то, что он никогда не был примерным мужем и теперь горько упрекал себя за это. В этот период политика стала интересовать Дантона все меньше: он как будто чувствовал, что добром это не кончится…

Но через несколько месяцев после смерти Габриэль Дантон уже хочет жениться. Он влюбился и потерял голову. Правда, перед этим Дантон продемонстрировал свое горе: опоздав на четыре дня на похороны, он приказал эксгумировать тело жены, непритворно рыдал над ним, казалось, он убит горем… И вот через три или четыре неполных месяца этот человек хочет снова жениться — на подруге Габриэль, 17-летней соседке Луизе Жели. Юная и прелестная, она приходила морально поддержать вдовца и сирот.

Но история не про девицу, а про священника. Дело в том, что эта девушка, хоть и была очень хороша собой, очень плохо относилась к революции, как и вся ее семья. Семью Жели, не симпатизировавшую революции, мысль породниться с живым ее символом отнюдь не радовала. Луиза не любила Дантона, но отказать всемогущему министру юстиции, который может послать на плаху ее родителей, было невозможно.

Могущественный вдовец сам пришел к родителям Луизы — просить руки и сердца дочери. И Луиза Жели придумала гениальный ход — поставила ему, казалось бы, невыполнимое условие: исповедаться перед не присягнувшим революции священником.

Священник, который не присягнул революции, — это в те времена был нонсенс, ибо таковых казнили. И вот министр юстиции революционного правительства, естественно, с помощью тайной полиции находит такого священника (тот жил нелегально, история сохранила даже его имя), появляется у него дома, исповедуется и получает, неверующий, согласие от него на брак с Луизой. Вот она, любовь! Если бы донесли об этом Робеспьеру, то голова Дантона слетела бы с плеч значительно раньше. В июне 1793 года Луиза стала мадам Дантон.

В политике в это время калейдоскопически сменялись события, но Дантон не обращал на это внимания. В момент, когда все настойчиво уговаривали его взять власть в свои руки и навести порядок в стране, он хотел только жить частной жизнью. Из денег, оставшихся у него со времен министерского поста, он купил для молоденькой жены поместье — настоящий феодальный замок. «Я устал спасать нацию, — говорил он друзьям, звавшим его в Париж, — оставьте меня в покое!»

Но в покое Дантона не собирались оставлять прежде всего политические противники. Он был слишком крупной фигурой, слишком авторитетным деятелем, чтобы его просто забыли. В 1793 году, как мы знаем из замечательной книги Виктора Гюго «1793 год», у революции было три головы: Дантон, Марат и Робеспьер. Марата убила Шарлота Корде, возможно подосланная жирондистами. Две головы еще остались — Робеспьер и Дантон.

Но и эти головы не удержатся на плечах. Дантон защищал в свое время Марата, не дал арестовать его в самом начале революции. Робеспьер, при первых нападках на Дантона, защитил его и журналиста Камиля Демулена. Почему? Потому что в ту минуту ему нужен был дар Дантона, чтобы направить его против Эбера и Ру — вождя «бешеных».

А друзья Дантона — более умеренные люди, хоть и революционеры. Их называли «снисходительными». Это и Камиль Демулен, и великий художник Делакруа.