Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

Куст высок, но в яме вода)

«Что я имею в виду: проводите время со своими детьми, чтоб они не превратились в эдакую Кэнди. То, что вы вкладываете — то вы и получите обратно. Работа трудная, но в конце ждет награда. Кусты высоки — придется прорубать путь с мачете. Но в яме найдете воду».

И так далее. Его объяснения не получаются лишь на одном куплете, но даже это очень честно.

You can get some when they’re giving

Nothing sacred but it’s a living

(если даешь — получаешь.

Ничего святого, но это житье)

«Ну просто пара слов для припева. Ни о чем, реально».

Самое странное в этой песне, которая продержалась на первом месте хит-парада четыре недели, это распев в финале: «Делай, что пожелаешь — таков и будет весь Закон». Потому что это цитата из печально знаменитого оккультиста Алистера Кроули.

Роб стал почитывать Алистера Кроули примерно в ту пору, когда создавался альбом Intensive Care. Он тогда общался с автором комиксов магом Грантом Моррисоном. Вот Моррисон и художник Френк Куайетли — ответственные за то, что на обложке альбома появились стилизованные символы Таро и знаки, а Моррисон потом рассказывал, что учил Роба основам колдовства. О Кроули Роб говорит так: «Я начал читать Алистера Кроули и решил, что это слишком мрачно. Страшно, мрачно… я всегда боялся тьмы такого рода, и подумал, ну, попробую, посмотрю, что это такое. Апотом подумал, что даже в чтение такого вкладывается энергия, что не очень хорошо, так что я как начал — так тут же и прекратил».

Самым знаменитым авторитетным специалистом по Кроули в поп-музыке считается бывший гитарист Led Zeppelin Джимми Пейдж, который много лет владел домом Кроули в шотландском Лох-Нессе. Роб упоминает, что недавно виделся с Пейджем. Пейдж сперва показался очень приветливым, увидав Роба, расплылся в улыбке.

«Я ему: ох, благодаря Вам вот погружаюсь в Алистера Кроули. А он тут же: дела, спешу». Он дотронулся до руки Роба на прощание и ушел. «Не хотел он говорить об этом. Не знаю. Наверное, его уже достало говорить на эту тему и что-то объяснять».

* * *

Когда Роб выходит из своего личного самолета в Роттердаме, пилот спрашивает, выступает ли он здесь с концертом или просто приехал сняться на телевидении.

Роб совершенно безнадежно пожимает плечами, как будто пытается дать понять, что настолько для него ничтожна возможно знать это, что как вообще кто-нибудь может потратить хоть секунду времени своей жизни на такой вопрос.

«Я появляюсь, — говорит он. — Они мне задают направление, я пою на камеру, потом ухожу…»

* * *

Первое, что он не знает, что делает сегодня, это общение с голландскими фанатами. На столе перед ним стоит торт с Take The Crown.

Последний вопрос задает одна женщина, которая, по ее словам, 15 лет назад когда он выпустил первый сингл «Freedom» (кавер на Джорджа Майкла) и появился на кельнском MTV, спросила его, «ты счастлив?» По ее словам, от ответил «да», но, оглядываясь назад, похоже, что это не совсем правильный ответ, так что она хочет задать вопрос снова.

«Закончи на высокой ноте», бормочет кто-то из свиты Роба в углу.

«Ах, ну погляжу на вас пятнадцать лет спустя, — говорит Роб. — Понимаете, вот вы меня, двадцатидвухлетнего, спрашиваете на телевидении „ты счастлив?“, и я же не буду отвечать, „да нет, вообще-то, я крепко сижу на кокаине, у меня совсем разладились отношения с семьей и у меня слишком низкая самооценка…“ Конечно я вам совру. А счастлив ли я сейчас? Да никогда не был счастливее. Твои двадцать лет — это херня по-любому. Мне кажется, когда уходишь из дома, то ты как будто выплюнут, и ты такой: „как, черт возьми, мне разобраться со всей этой фигней?“ А потом лет до тридцати ты вечно „вот херня-то…“ Что я и делал на публике. А после тридцати я понял, что херня уже не такая напрягающая. Я как бы немного врос в самого себя. К тому же я как бы побывал в стиральной машине — будучи наркоманом в двадцать лет и дальше. Я до сих пор зависим, но мне лучше, чем раньше. Тогда все совсем вырвалось из-под контроля, я пытался вылечить депрессию медикаментами. И тогда были счастливые моменты — но все они от „химии“».

Когда Роб закончил говорить, ведущий замечает: «Ты самая откровенная мировая звезда из всех, что я знаю».

Во время следующего интервью, про которое он тоже ничего не знает, его спрашивают про женитьбу и детей.

«Я это люблю. Я так рад, что все это случилось в моей жизни. Это прям главные дела в моей жизни, главные награды». Пауза. «Помимо того, что стал дико успешной поп-звездой». Смеется. «Простите».

Потом он рассказывает, что за эти два месяца самое долгое время, на которое он расстался со своей дочерью, — одна ночь. И это — сегодня. А это не просто.

Несколько минут спустя из вэна он звонит Айде.

«Чего нового? — спрашивает он. — Тедди начала говорить?»

Следующий у него — телеинтервьюер, который просит его придумать вопросы для викторины.

«Кто в Take That самый высокий?», — предлагает вопрос Роб. И тут же сам на него отвечает: «Это я! Все думают — Хауард, но нет он просто слишком гибкий. У меня верхняя часть тела крупная, голова массивная, так что… я самый большой. Двое — шесть футов, а во мне шесть футов один дюйм». Пауза. «Марк — крошка».

По дороге в аэропорт — мы теперь летим в Голландию — у Роба появляется вопрос для каждого, кто едет. «Странные сны вам снятся?» — вопрошает он. И рассказывает свой недавний. «Вчера проснулся, составляя список приятных людей. Один там — Том Хэнкс. Другой — Джимми Картер. И тут мне пришлось напрячься. А Джимми Картер правда выглядел как очень приятный человек». Смеется. «А потом я, еще толком не проснувшись сегодня утром, спрашиваю Айду, чего общего между мной и пугалом? Она не поняла, такая, что-что? А я говорю: я — выдающийся на своем поле».

В конце дня мы летим в Данию. Роб снова звонит Айде, чтобы получить совершенно нереалистичные новости.

«Как сегодня дочь моя? Она модная? Она уже решила, кем хочет стать, когда вырастет?»

* * *

В таких поездках интересно наблюдать за тем, как Роб часами делает то, что от него требуется, шутит и болтает обо всякой чепухе на своем жаргоне поп-звезды, а потом вдруг без предупреждения — как обычный человек на пикнике в горах вдруг вскакивает, хватается за дельтаплан и улетает далеко от земли — начинает говорить о вещах серьезных и глубоких. И говорит о них причем довольно долго. На следующее утро, то есть сегодня, он дает интервью датчанам. Ему еще надо показать, что он уже совершенно проснулся, когда интервьюер задает простой общий вопрос — удивляется ли Роб, сходя со сцены, приему публики, думает ли он, почему был такой или другой прием.

«Мне кажется, я слишком уж много времени потратил, размышляя об этом, — отвечает он. — Как говорится, если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя. Если пытаться в этом разобраться, то в конце концов разберешь собственную голову и попадешь в некий континуум искривленного времени. Потому что я не понимаю вообще. Я понимаю, что, наверное, у меня какая-то такая личность, от которой что-то исходит, к чему люди тянутся. Я тут объективно говорю, отстраняясь от себя. Я это понимаю. Но я понимаю и то, что полно людей меня ненавидят. Прям адской ненавистью. Презирают. Мурашки у них по телу. Но ни то, ни другое всерьез принимать нельзя. Да, мне безумно нравится тот факт, что люди, блин, меня любят, они улыбаются, я их делаю счастливыми, но еще и безумное количество народа считают, что я — самое плохое, что случилось с музыкой вообще и все такое прочее. Так что, я думаю, тут важно ни тех ни других не принимать слишком серьезно, потому что если ты положительное отношение будешь принимать всерьез, то превратишься в неконтролируемого нарцисса, а если негативное — то впадешь в неконтролируемую депрессию. Я пытаюсь пройти посередине».