Гелен Аму. Тайга. Пеонерлагерь. Книга 1 - Ира Зима

— Не знаю, десятки тысяч лет назад, вряд ли меньше, так что мертвые языки — единственная дорога, где-то должен остаться след… — успею ли я оставить след в этот раз, как давно я вообще ничего не успеваю сделать?

— Кто они? — спрашивает Маринка, а я отвечаю про себя: «Они моя семья».

— Первородцы…

— Ты сумасшедшая! Я тоже так хочу, вот не знала этого, а теперь знаю! Возьмешь меня с собой, я с тобой, поступлю в ВУЗ с тобой! Ты в свои архивы меня свозишь? Знаешь, какая я способная! — держит меня за руку — она со мной, чувствую всем своим теплом, она со мной.

— Ты вундеркинд!? Ты как мой Ванька! Конечно, возьму, ты даже не представляешь, какой мне подарок сделала, тяжело все в себе таскать, а так, не стесняясь, начну сходить с ума по «теме», но не одна, а с единомышленником! — вакуум забвения заполняется?

— Почаще, пожалуйста, уж очень интересно! Ты знаешь, я не болтаю, я всю жизнь ждала такого момента, когда пойму, что мне надо делать, а сейчас меня так шибануло! Клянусь, это серьезно! — если у Валевского факел погас, он уже не хочет быть «здесь», то Маринкин горит вовсю. И вот вопрос: кого мне выбрать, разве я могу выбирать, разве я могу подвести ее?

— Вот и здорово, значит, если что, и без меня справишься, — направление она поняла, дорогу сама построит, а я снова «сюда» вернусь несмотря ни на что.

— Это что значит?

«Моего завтра на карте нет, вот что», — отвечаю про себя.

— Ну, мало ли, влюблюсь не вовремя, забью на учебу, я не такая способная, как ты, — моя буквальная память как дыра, не держит данных, учиться мне очень тяжело.

— Да ладно, одно другому не мешает, ты же не влюбишься в кого попало, так не бывает! — Маринка вдруг резко подобрала темные волосы за ухо, засмущалась.

— Ничего себе, а как бывает, колись, в кого влюбилась? — ну вот в чем дело.

— Дураку понятно в кого, у меня на лбу написано! — Маринка, конечно, всю дорогу буравит спину своему объекту, парень устал оборачиваться, весь на нервах уже.

— Вдруг я читать не умею? В Муху что ли? Так чего тут со мной идешь, а не с ним? «Рассвет» надо обязательно вместе встречать, это самый мощный «романтик»! — Муха идет и чешет спину, и снова оборачивается, смотрит прямо на нас.

— Ну, он-то никак! Что мне делать? Не умею я, не знаю вообще как себя вести! — да, и я такая же неумеха. Вот что сейчас я могла бы для себя сделать? Тупик.

— Вон Муха с Толиком. Толика я беру на себя, ты разболтаешь Муху, потом отрывайся от нас и уводи его, уводи, а там вы уже и вместе, и встречаете «рассвет»! — я не болтала, а действовала, все-таки я очень изменилась за последнее время, думаю и делаю одновременно, если, наконец, понимаю, что нужно делать; догнала Муху в три огромных шага и вцепилась в него, торможу:

— Муха, как выступалось с Маринкой? Новую программу пора запускать, мне так понравился ваш дуэт на контрасте: ты такой большой, она такая крошка, она такая талантливая, ты такой большой! Еще поработаете? — мы пристроились на узкой тропинке.

— Я не талантливый что ли? Конечно, поработаем! Да я ничего круче никогда не делал, все хлопают, да я на что угодно готов! — ему, конечно, мое предложение льстит, но я и правда собиралась роль ему отдать, он заслужил.

— Вот и славно, Марин, расскажешь Сашке, что к чему! — и я начала отставать, отрезая и Толика от них.

Накануне я действительно рассказала Маринке тему новой «программы» и даже записала ее роль, им есть о чем теперь с Мухой поговорить, пока контакт не наладился, а меня, конечно, насторожила радостная готовность Толика остаться со мной наедине, но отбросила подозрения, я, что, красавица какая, чтобы все подряд ко мне лезли? Но я ошиблась, не успели мы отстать, как он сложил руки даже не на талию, а засунул их сразу мне под майку! Парень он, мягко говоря, крупный, но разве это преграда? Страха перед ним у меня нет, а вот внимание привлекать к себе неохота, не хочу, чтобы Ванька, Ромка и тем более Егор сбежались, и их девицы стали бы пялиться на меня как на зоочудо в очередной раз, потому решила удалить Толика по-тихому, если выйдет:

— Нос сломаю, не смотри так, ломаю сразу, проверено и в милиции зафиксировано, — руку сжала и развернула костяшкой вовне, руки у меня некрасивые, с крупными суставами, реально переносицу выбиваю.

— Что, прямо-таки и с «приводами» в отдел? — не верит, действительно ли я была в милиции как обвиняемая, но руки убрал.

— Ага, с «приводами»! — я не блефую, была там пару-тройку раз за «носы», один раз за «коленную чашечку», жизнь во дворах для сироты штука непростая, и в ближний бой я вступаю резко и легко. Толик вдруг схватил меня за плечи, так я от такого стокиллограмового парома буксанула как вкопанная, и шагу ступить не могу.

— Не поверил бы! — решил проверить, а я со всей силы наступила ему на ногу, вернее прыгнула всем весом. Толик вскрикнул. Муха обернулся.

— Ничего-ничего, Толик просто оступился, — выдала я Мухе, нечего им на нас отвлекаться, и Муха опять стал болтать с Маринкой, а Толик зло повернулся ко мне.

— Думаешь, самая крутая, да кто ты такая, очередная давалка, только с гонором, — парень говнит, но больше за меня не хватается.

— Давалка не давалка, только это точно не твое дело! — мерзкий он тип, этот Толик, Наташка права была на его счет на все сто.

— Смелая такая, потому что твои козлы рядом, останешься без них, все будет по-другому! — но я его уже не слушала, обогнала Маринку с Мухой и прошла далеко вперед. От Толика реально воротит, как он с этим живет? Муха — стена, а не парень. Толик такой мизинчиковый слабак. Как они с Мухой общаются, как мы с Аленкой? Муха тоже не верит, что Толик подгнивает?

Добрались все до места, разожгли костер, до рассвета еще уйма времени и много вдохновенных мест для свиданий, а я так и останусь без романтики, не светит мне уже ничего, потеряла всех и осталась одна. Пламя разгорается слаженно, жарко, распаляясь огненными лентами во все стороны одновременно; от крайних бревен дыхнуло сыростью, следом все перебилось жженым деревом с выхлопом смолы, этот запах унесу с собой, став и сама его частью, останусь таежным дыханием, зноем костра, треском иссыхающих в пламени бревен, терпкозеленым вкусом трав, что вливаются в меня жаром из алюминиевой кружки. Искры поднимаются вместе с дымком почти вертикально, не могу оторвать взгляд от пламени с мягкожурчащим теплом и отзвуком свободы. Никому никогда не подчиняюсь, ни догмам, ни сословиям, живу только своим пространством; и даже если я никому его не навязываю, эхо словно помечает меня невидимой мишенью; и мое уничтожение это лишь вопрос времени, последние жизни я не успеваю даже вспомнить себя толком и любить не успеваю, как уже и нет меня. Выхватываю взглядом Егора сквозь всполохи костра, он наблюдает за мной, черты его лица мне так знакомы и не через призму детства, а другие, те его неуловимые «я», что наслаиваются как породы друг на друга жизнями, и я всегда узнаю Его, всегда Его знаю, как и он меня. Говорю ему беззвучно: «Я знаю тебя всегда»! И уже про себя: «Уйду, и буду ждать тебя снова, клянусь, не хочу этого, уходить не могу из-за тебя, хочу остаться!» — твержу ему мысленно, но огонь стер его лицо, превратив в белое колыхающееся полотно, пламя поднялось между нами слишком высоко.