Ведьма княгини - Симона Вилар

Маланич нарочито медленно огладил левой рукой свою роскошную бороду. На руке не было одного пальца, зато указательный украшал железный перстень со скалящейся зубаст безглазой личиной — изображение железнолицего Чернобога. Маланич взглянул на перстень, будто вопрошая совета. Тааак… По обычаю гость не прикоснется к угощению под кровом хозяина, если не хочет с угощавшим дело миром оканчивать. И все же Ольга здесь, а ее охрана, как отметил Мокей, не чета войску в Малино. Ну да ведь известно, что витязи киевские лучше обучены ратному делу, чем воины-охотники из древлян, пусть даже те в броню, в том же Киеве кованную, обряжены. Мокей особо отметил, что Ольга сейчас не столько гостья, сколько пленница. И все же она смеет держаться с Малом дерзко, о послах, ранее отбывших ее сватать, говорит, что те прибудут уже к свадебному пиру. А вот пир тот случится не ранее, чем она тризну по убиенному мужу отметит.

За внешним спокойствием Маланич скрывал гнев. Ну уж этот Мал… Да и Малкиня чего жмется, не напоминает, что именно Мал должен диктовать условия, а не эта… невесть где найденная Олегом для Игоря девка из каких-то псковских селищ затерянных. И все же Мокей пояснял, что княгиня держалась непреклонно: сказала, что и суженым Мала признает, и людей из Киева вызовет, и приданое привезет, — все только после того, как насыплет над прахом мужа своего курган и устроит поминки-игрища. Да еще повелела, чтобы Мал прислал на тризну самых лучших своих витязей и воевод, чтобы вся знать древлянская туда прибыла. И в итоге Мал поклялся ей, что завтра же разошлет гонцов по всем подвластным ему землям, и не минет и трех дней, как все нарочитые мужи древлянские съедутся, а сам он уже завтра поедет с княгиней к тому месту на берегу речки Ужи, где прах Игоря покоится.

Маланичу было о чем задуматься. Еще недавно он был умерен в покорности своего князя, а вот Ольга только топнула ножкой, и Мал забыл все, чему его волхвы обучали, да кинулся выполнять ее прихоти.

Тут Мокей отвлек волхва от размышлений, неожиданно подойдя ближе, чем полагалось подходить к кудесникам, едва за руку не взял.

— Выслушай меня, о мудрый! Выслушай, ибо все это только присказка, а сказка… Сказ главный мой в том, что…

— Отойди! — гневно приказал ему Маланич. После проведенной в уединении жизни ему и поныне была тяжела близость простых смертных. — На место, сказал!

Мокей послушно отступил, а взгляд у самого странный — глаза горят, длинные русые волосы руками отвел с лица, почти вцепившись в них.

— Главная моя весть даже не в этом, — сказал торопливым шепотом, оглянулся, словно опасался увидеть кого в полумраке гридницы. — Главное, что Ольга с собой Малфриду привезла!

Маланич поднялся столь резко, что пламя в пастях-светильниках заколебалось, отбрасывая его тень до самых перекрытий свода, раздваивая ее, растраивая, и казалось, что из Маланича темные духи прыснули во все стороны. Сам же стоит прямо, дышит так бурно, что блестят посеребренные амулеты, гроздьями висящие у пояса.

— Малфриду?!

Он оседал на место так медленно, точно за вспышкой на него нашла безмерная усталость. Да и было от чего. Машинально он коснулся беспалой руки, словно вспоминая, как отдал мизинец, чтобы подземный дух поведал ему будущее. И было тогда Маланичу предсказано, что погубит его именно та ученица волхвов, которую они взялись обучить колдовскому умению, которая служить им и подчиняться должна была, а на деле… На деле она выскользнула из-под их власти как угорь, стала жить сама по себе, и сколько бы Маланич ни пытался перехитрить судьбу да разделаться с ней, она всякий раз ускользала, пока однажды не уехала, покинула древлянские края, став женой ни много ни мало как самого посадника Свенельда. Тогда Маланич даже немного успокоился, решив, что без древлянской земли Малфрида и силы особой иметь не будет, к тому же Малкиня заверил его, что вернул ведьме ее былую сущность, сделав девкой Малфуткой, какая и заклятий никаких упомнить не сможет. Правда, признался, что порой Малфутка будет кое-что вспоминать, но восстановить все, чему ее волхвы обучили, у нее вряд ли получится. Разве что ее вернет к прошлому некто столь могущественный, кого и у людей встретить трудно. А уж боги и духи простой смертной помогать не станут. Незачем им наделять такими знаниями сильную от рождения ведьму, ибо Малфриду волхвы учили именно убивать, причем ее сила может так возрасти, что и для богов начнет представлять опасность.

Взяв себя в руки, Маланич стал расспрашивать Мокея. Как тот заподозрил, что Малфрида тут? Да и она ли это? Может, схожая какая? Хотя… Маланич понимал, что в качестве столь знатной особы, как боярыня Свенельда, Малфутка вполне могла оказаться в свите княгини. Да и Мокей стоял на своем: Малфрида это, и все.

Маланич задумался. Он знал, что некогда Мокей любил чародейку без памяти, он и ныне меняется в лице, если кто-то вспоминает при нем о ведьме. Но это уже не любовь, скорее ненависть, какая порой возрастает из сильного чувства. А ведь именно Мокей вдовий сын когда-то указал Маланичу, где скрывается в лесах Малфрида. В тот раз Маланичу почти удалось погубить ведьму проклятую… Почти. Ибо он сам тогда был под заклятием послушания, по желанию любого мог обратиться змеем-гадюкой лесной. Ну а Малфрида так и сказала: гад ты ползучий, Маланич. И он послушался, обернулся змеей и уполз. Ну да тому же Мокею волхвы подсказали, как лишить Малфриду колдовских сил. И парень уж расстарался, так расстарался, что едва не замучили ее. А потом откуда ни возьмись Свенельд, взял да увез Малфриду… правда, еще до того Малкиня вернул ведьму к образу просто древлянки Малфутки[93]. И как вызнал Маланич, именно Малфуткой и кличут все древлянку в Киеве.

— Как ты прознал, что это она? — спросил Маланич уже спокойно, даже пожалел в душе, что позволил выказать волнение при слуге.

Мокей поведал все складно, даром, что сам из лесов, речи умел вести, как иной волхв ученый. Некогда Мокея и впрямь волхвы обучали, но да не сладилось, не было в Мокее дара колдовского, а вот смекалка была.

Он сам не мог понять, как узнал Малфриду в закутанной и темно-багряные одежды спутнице княгини. Может, сперва даже и не узнал, а все равно сердце как будто бухнуло и груди, упреждая о чем-то. А тут еще волхв Малкиня увел ну странную женщину в чащу. Мокей же тайно за ними проследил. Он ведь с наговоренным амулетом был, мог беспрепятственно в лес входить. Вот и пошел следом.

Далее он поведал, как схоронился в чаще, как изгнанный Малкиней лесовик едва не налетел на него, когда убегал, но Мокей остался тихо сидеть, стараясь расслышать, о чем они говорят. Они вон все о светлых и темных богах рассуждали, да о том, что Малфрида дитя носит.

— Так ведьма беременна? — переспросил Маланич так, как будто молодая здоровая баба и понести-то не могла. И вдруг засмеялся. — Вот это славно! Тогда сил у нее нет, когда никто, даже русские витязи, даже сам их Свенельд хваленый не помешает мне разделаться с этой гадиной. Ибо сил у нее нет и быть не может.

— Не может, — согласно кивнул Мокей, оправил оберег Чернобога у пояса, стараясь не смотреть на торжествующего волхва. — Я сам понимаю, что не может. Но силы-то у нее как раз есть.