Ведьма княгини - Симона Вилар

Малфрида смолчала. Она о многом думала в последнее время, многое осмыслила. И понимала, что и ее вина есть в том, что у древлян сейчас такое. Игорь-то за новой данью пошел только после того, как на Свенельда обозлился. Княжеская-то рать поиздержалась в походах, а богатства все у Свенельда рачительного оседали. И она сама к Свенельду ушла… Но она тогда не ведала, как любил ее князь Игорь, это лишь недавно она все вспомнила и поняла, что особенно обозлило Игоря, когда ее подле Свенельда увидел. Но, зная своего мужа, Малфрида понимала, что Свенельд вряд ли бы сделал ее своей боярыней, кабы ведал, что Игорь подобного ему не простит. Посадник древлянский невесту из лесов в Киев вез, не подозревая, что она и есть лада князя его. Игорь же понял лишь одно: и здесь его Свенельд обошел. И войско у Свенельда равное княжескому, и богатства у него, и почтение бояр, и милость княгини, да еще и чародейка Малфрида. Вот и захотел князь помститься Свенельду, а еще скорее сам проверить, насколько верен его посадник, раз имеет дерзость даже на женщину князя посягать. А заодно так он мог показать, что забирает у Свенельда то племя, какое некогда дал на кормление предприимчивому варягу. Для этого он сам должен был пойти в полюдье к древлянам и взять с них дань лично для себя и для своих людей. И это после того, как древляне уже рассчитались со ставшим им привычным Свенельдом, после того, как откупились где данью, где подарками. Но Малфрида не сочувствовала древлянам. Да ей эти древляне… Пропади они пропадом, после того, что они с ней сделали. Но ведь люди все же… А еще она подумала, что никакая дань, пусть и двойная, не хуже того, что с ними их же волхвы сотворили. Ведь вымрут же теперь все, без помощи богов, без сил Рода-прародителя и подателя жизни, без сил Перуна и милости Лады. А не вымрут — ужо Ольга с ними за смерть мужа поквитается. Но стоп — о таком думать при Малкине не стоило. Пусть и укрывает ее помыслы оберег Кощеев, но кто знает, насколько силен дар в получившем новую силу ведуне древлянском.

Она чувствовала, как он глядит на нее, и улыбнулась: лукаво и обольстительно, с той долей очарования, какое всегда сквозило в ее белозубой улыбке на смуглом лице, когда глаза ее начинали искриться, а пухлые губы могли отвлечь от серьезных помыслов любого мужчину. Очарование ведьмы… в нем была особая сила. Не важно даже, что эта ведьма на пятом месяце беременности.

Однако сейчас Малкиня как будто не отреагировал на ее лукавое заигрывание.

— А ведь из-за тебя Игорь погиб, Малфрида, — как-то торжественно произнес он.

Она это уже поняла. Но как догадался Малкиня из чащи? И она лишь повела плечом, заметив: дескать, рано или поздно бы Игорь смирился, что она жена Свенельда.

Но Малкиня думал о чем-то своем, его голубые глаза затуманились.

— Игоря никогда не любили у древлян, еще с тех пор, как он, только вокняжившись, подавил их мятеж и наложил более тяжелую дань[89]. Потом, уже при Свенельде, как-то племя смирилось, что под Русью находится. Я сам порой думал, что и так жить можно. А тут Игорь опять — злой, беспощадный, требовательный. Это не Свенельд, с которым договориться можно. Мы ему: мол, все уже взято, со Свенельда своего спрашивай, и наши закрома пусты. Он же: раз пусты, людьми возьму. Вот и брал в каждом селе то по юноше, то по девушке, а когда и по кузнецу мастеровому.

— Но ведь не на жертвенный же алтарь забирал людей! Пристроили бы древлян подневольных, в Киеве такие и сейчас есть, и ничего, многие давно выкупились, но что-то назад в древлянские чащи не просятся, прижились на хлебах полянских, в сапогах да в сукне добротном расхаживают.

— Да ну? Может, скажешь еще, что на рынки рабов древлян не отравляют? Не отдают в неволю, чтобы казну пополнить?

На это Малфриде нечего было ответить: знала ведь, что кроме мехов и меда купцы увозят на дальние торги и людей, а славяне всегда дорого ценились на иноземных рынках.

Малкиня же продолжал свой рассказ:

— Вот после того, как Игорь обобрал древлян и двинулся с войском восвояси, Маланич и предложил, как освободиться от жадной Руси. Сказал, что если принесем невиданную жертву темным, Кровнику и Морене, они силу силенную возьмем, а в благодарность и нам ту силу дадут. И жертвой таковой может быть сам князь и его дружинники. Но как было древлянам взять князя, когда он прибыл с войском отменных витязей, каждый из которых в бою стоит троих, если не более, лесных древлян? И вот тогда Маланич и придумал особую хитрость, какая могла отделить князя от его воинства.

Теперь в голосе Малкини появилось нечто столь необычное, что Малфриде не по себе сделалось.

— Я сам нагнал возвращающуюся с данью дружину Игоря и сообщил, что у меня есть весть для князя. А как мы отъехали в сторону, сказал, что меня отправила за ним Малфрида.

— Я?

— Да, ты, древлянка Малфрида, кудесница лесная. А не та, схожая с тобой, какая стала женой Свенельда. И в доказательство показал ему прядь светлых волос. Или забыла, что когда с Игорем сходилась, ты светлокосой была? Мне ничего не стоило найти среди наших баб такую же светловолосую, а со Свенедьдом бы была темнокудрой. Вот я и убедил Игоря, что ты здесь в лесах обитаешь и ждешь его. И князь тогда прямо засветился весь. Сказал своей дружине, мол, идите с данью домой, а я возвращусь и пособираю еще. Ну не мог же он им поведать, что из-за лады своей опять возвращается? Стыдно ведь, князь как-никак, а вот так из-за бабы… Но слова те его слышали и наши древляне. Вот и поспешили сообщить, что Игорю мало той дани. А Маланич и произнес перед людным вече древлян те роковые слова: «Если повадился волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его». И ни один из присутствующих не сказал слова против. Игорь же ехал с малой дружиной, я сам его вел дальше от дорог к речке Гнилопяти, где его уже ожидала засада, и…

— Все, молчи! Молчи! — вскричала Малфрида и прямо кинулась на Малкиню, руками с растопыренными пальцами, казалось, в глаза ему сейчас вцепится.

Но молодой волхв легко перехватил ее руки, закрутил их ей за спину, а сам крепко прижал ее к себе, обхватил, удерживая кричавшую и рыдающую. Она сперва билась, потом просто обмякла от плача. А на Малкиню так и нахлынули ее видения: вот Игорь на вороном коне в богатых мехах легко скачет вдоль заснеженного Днепра под градом Любечем и смотрит яркими синими глазами на стоящую на пригорке подбоченившуюся девушку в алом шарфе.

«— Ты чья же такая будешь?

— А ничья! Но захочешь — твоей буду!»

А вот Игорь стоит у высокого штевня крутобокой ладьи, ветер треплет его яркое синее корзно, развевает темно-русые кудрявые волосы с седой прядью ото лба. Игорь оглядывается на Малфриду и улыбается так нежно.

Или вот князь, с влажными, прилипшими ко лбу прядями, приподнимается на локте и смотрит еще затуманенными от страсти глазами. Шепчет: «Никого и никогда не любил я, как тебя, лада моя, древляночка колдовская».

Или еще… И еще… Смеющийся Игорь, задумчивый, печальный, властный. И в голосе его проступает горечь разлуки: «Обещай, что дождешься меня! Ведь без тебя я как парус без ветра, свеча без пламени, меч без рукояти…»