Майада. Дочь Ирака - Джин П. Сэссон

Самара покачала головой.

— Когда Фатин рассказывала эту историю, я внимательно изучала ее лицо. Несомненно, бедная девушка была унижена, хотя отрицала это. Фатин была очень привлекательна: зеленые глаза, круглое милое личико, длинные густые волосы приятного каштанового оттенка. Я сомневалась, что сестра красивее ее. — Майада быстро огляделась и вновь перевела взгляд на Самару. — Но потом я увидела Джинан. Самара, она была самой прекрасной женщиной, которую я когда-либо встречала. Я понимаю доктора Фадиля. Сестра Фатин высокая, стройная, природа одарила ее потрясающе красивым лицом. Она напомнила мне молодую Брук Шилдс, американскую модель и актрису. У нее глубокие изумрудные глаза и длинные ресницы. Красота Джинан поистине поразительна, и все остальные женщины, даже хорошенькая сестра Фатин, бледнеют в ее присутствии. Она настолько прекрасна, что вскоре доктор Фадиль перестал ходить с ней на правительственные торжества. Барзан аль-Тикрити, единоутробный брат Саддама, потерял голову, увидев Джинан. Доктор Фадиль испугался, когда Барзан попросил Саддама вмешаться и заставить его развестись с молодой женой.

Майада замолчала, и Самара быстро спросила:

— А как вы познакомились с доктором Фадилем?

— Он позвонил матери и попросил разрешения получить доступ к книгам и личному архиву Сати, которые хранились у нас дома. Когда я увидела его в первый раз, он очень удивил меня, достав из кармана знакомый ключ, который стал вращать на пальце. Ключ от нашего дома имеет довольно необычную форму, и я недоумевала, где он его взял. Он увидел, что я выпучила глаза; на его лице появилась озорная усмешка, и он объяснил, что мать разрешила ему приходить в любое время, чтобы изучать документы Сати. Мне эта идея не понравилась, но я ничего не могла поделать. Доктор Фадиль прислал людей, которые обрызгали документы Сати специальным составом от насекомых. После этого он стал частым гостем в нашем доме. Постепенно я смирилась с тем, что чужой человек приходит в нашу библиотеку, хотя так и не смогла привыкнуть к пистолету, который он оставлял на столике в прихожей. Доктор Фадиль держал его в руках так же спокойно, как я — стакан воды.

Майада замолчала и задумалась.

— Знаешь, Самара, вспоминая прошлое, я понимаю, что доктор Фадиль жил в двух мирах. Он был ученым, обожавшим книги, и часами мог говорить на интересующие его темы. И в то же время он руководил тайной службой, которая курировала тюрьмы. Я думаю, эта сторона его жизни все же беспокоила его, потому что у него всегда было мрачное лицо. Оно менялось только тогда, когда он обнимал одного из своих пятерых детей или сидел в библиотеке, держа в руках драгоценную книгу.

Увидев, что Самара удивилась, Майада продолжила рассказ:

— В то время я получила предложение писать для детского журнала «Маджалати Ва Аль-Мизмар» [ «Мой журнал и кларнет»]. Однажды мне неожиданно позвонил Лутфи аль-Хайят, известный журналист из газеты «Аль-Джумхурия». Это самая популярная газета в Ираке, но она не принадлежала ни одной партии. Я была молода, мечтала о карьере и, конечно, пришла в восторг, оттого что он знает обо мне. Я понятия не имела, зачем я понадобилась такому человеку. Я приехала в редакцию, и Лутфи проводил меня в большой кабинет. От волнения я чуть не упала в обморок. Сбывалась моя самая заветная мечта: меня сочли профессиональным журналистом! Лутфи сказал, что прочитал несколько материалов, которые я писала для детей, и он хочет знать, смогу ли я так же хорошо писать для взрослых. Я очень обрадовалась и, конечно, не захотела упускать шанс. Я призналась, что пишу книгу коротких рассказов. Лутфи принял меня на работу и поручил писать для еженедельной колонки «Итлалат» [ «Обзоры»]. Вскоре после того как я устроилась на новую работу, мне было велено явиться к доктору Фадилю, чтобы взять у него интервью. Редактор газеты Сахиб Хусейн аль-Самави был очень доволен, потому что чиновники тайной полиции Ирака никогда не общаются с прессой. Я почувствовала разочарование: я получила работу, о которой мечтала, не из-за личных профессиональных достоинств, а лишь потому, что доктор Фадиль помог мне. Придя домой, я позвонила ему, чтобы спросить, правда ли это. Он рассмеялся и сказал: «Конечно». Он объяснил, что видит меня известной писательницей, а потом заметил: «А самый лучший способ стать писательницей — писать». И чтобы доказать, что я заслуживаю место, которое занимаю, я работала гораздо больше других сотрудников газеты. Мне кажется, я доказала это.

Начиная с того дня и до дня ареста доктора Фадиля в нашей жизни часто случались маленькие чудеса. Но самое главное чудо — это то, что благодаря знакомству с доктором Фадилем я могла помогать людям, я даже спасла некоторым из них жизнь.

— Вот видишь, я же тебе говорила, — сказала Самара, погрозив ей пальцем. — Ты использовала знакомство с доктором Фадилем во благо. А значит, у вашей дружбы были свои достоинства.

Майада закрыла на секунду глаза, затем открыла и вновь закрыла.

— Я молюсь об этом, Самара. Мне не дает покоя мысль, что я должна была что-то сделать по-другому.

— Если бы это было так, я бы тебе сказала. Ведь я честная женщина, — с горящими глазами заявила Самара. — Расскажи мне о людях, которым ты помогла.

Майада колебалась.

— Давай же, я жду! — поторопила ее Самара с легкой улыбкой.

— Хорошо. В конце 1979 или в начале 1980 года, после встречи с доктором Фадилем, я по-прежнему жила с матерью. Утром я собиралась на работу, как вдруг в дверь позвонили. Ум Азиз, наша служанка, открыла дверь и прибежала ко мне, шепча, что у двери в ночной сорочке стоит Джалила аль-Хаидари, жена доктора Саиба Шокета. Джалила была настоящей леди, аристократкой, и я сразу поняла, что случилось что-то ужасное.

Я спустилась, чтобы поздороваться с ней и увидела, что она выглядит так, словно ее разбудили посреди ночи. Она заливалась слезами. Я втянула ее внутрь и постаралась успокоить. Это было непросто, потому что она рыдала без остановки. Наконец я убедила ее рассказать, в чем дело. Сначала мне показалось, что она сошла с ума, потому что она вдруг стала описывать ферму в Аль-Дора, которой владела ее семья. Джалила не упустила ни одной мелочи: упомянула и о пятидесятилетних пальмах, и о прекрасных апельсиновых рощах, и о большом водном насосе. Она рассказывала о нем с таким воодушевлением, что я вдруг подумала, что она хочет мне его продать. Она сказала, что они купили насос в Англии. Он такой огромный, что снабжает водой половину их земляного надела.

Потом она поведала мне дикую историю о мэре Багдада Хейраллахе Тульфахе, дяде Саддама, который воспитывал его в детстве. По ее словам, он несколько раз приезжал в Аль-Дору, настаивая на том, чтобы муж продал семейную ферму. Доктору Шокету в то время исполнилось восемьдесят три года, и он не хотел ничего продавать. Ему было прекрасно известно, что если он согласится, то лишится фермы и не увидит денег. Иракцы знают, что родственники Саддама Хусейна патологически жадные: они говорят, что хотят что-то купить, а потом просто забирают то, что им понравилось. Доктор Шокет понимал, что рано или поздно ему придется расстаться с фермой, и он предложил влиятельному родственнику Саддама половину участка. Хейраллах принял предложение, но заявил, что ему нужна та половина, где стоит насос. Доктор Шокет дорого заплатил за него. Если насос не будет качать воду, погибнут насаждения. Он упрекнул Хейраллаха за настойчивое желание присвоить лучшую часть надела. А тот в конечном итоге заявил, что ему нужна вся ферма, а не часть ее.