Я служил в десанте - Григорий Чухрай

Мы все уже давно ждали это сообщение, но тогда оно прозвучало для нас как гром среди ясного неба, как чудо, как нечто невероятное. И, оглушенные, задыхаясь от счастья, мы молчали. У многих на глазах были слезы. Потом раздался радостный крик: «Победа!!!» Кто-то, подняв в стороны костыли, плясал на одной ноге. Кто-то побежал в палаты сообщать радостную весть. Кто-то, оглушенный, остался у репродуктора. Из палат доносилось «ура!». В этом крике были и радость и горечь. «Наконец!» «Победили!» «Выстрадали!!!» Я не мог поверить в то, что война кончилась, а я еще жив. Вспомнилось, как после тяжелого боя в Большой излучине Дона мы хоронили своих товарищей. Когда возвратились в окопы, кто-то мечтательно сказал:

– А ведь будут люди, которые доживут до конца войны.

Это казалось невероятным. Наступила долгая пауза.

– А кто-то доживет до сорока лет! – послышался в темноте другой голос.

И все мы стали хохотать – так это было невероятно.

И вот война кончилась, а мы живы – и это не мечта, не сказка, а явь!

В палатах, не знаю уж как, но появилось вино. Мы всю ночь пили, веселились, радовались, произносили шумные тосты. В эту ночь всеобщей радости скончались, не приходя в сознание, два наших раненых.

Выписали меня из госпиталя только в октябре.

Прежде чем явиться в расположение штаба дивизии, я решил посетить свою часть. Не терпелось узнать, что сталось с моими товарищами. Когда, опираясь на палку, тащился к лесу в окрестностях Будапешта, в котором располагалась наша часть, я увидел полуторку, едущую мне навстречу. Поравнявшись со мной, полуторка резко затормозила, из нее выскочил шофер и бросился меня обнимать. Затем, успокоившись, он сообщил мне печально:

– Товарищ старший лейтенант, а Катю убили!

Я знал, что у этого парня с Катей был роман.

– Как это случилось?

И Миша, шофер, рассказал мне (фамилию нового командира моей роты я не могу вспомнить – назовем его Зубовым):

– Зубов, новый командир вашей роты, выстроил роту на виду у немцев – война-то уже кончилась. А немцы запустили несколько мин прямо в строй. И сразу семи человек не стало. Среди них три девчонки… – Он назвал фамилии убитых.

Мне было невероятно жаль ребят и девчат, доживших до конца войны и погибших из-за глупости командира.

Зубов был сынком генерала и, опасаясь за его жизнь, хитрый генерал, пристроил его в военное училище. Когда срок обучения подходил к концу, генерал устроил его в училище другого профиля, а потом в третье. Но в конце войны он решил все-таки отправить сына на фронт зарабатывать ордена (сыны Сталина, Хрущева и тысяч других большевиков воевали и погибали наравне со всеми). Так Зубов-младший стал командиром нашей роты. Возмущение мое было так велико, что если бы я нашел его – непременно избил бы. Но он, по всей вероятности, прятался от меня.

В штабе дивизии меня назначили командиром радио-роты дивизии и вместе с Марком Степановым послали в командировку в Чехословакию, в Прагу, на завод за запасными деталями. Мы приехали к вокзалу. Поезда в Чехословакию надо было ждать полтора часа. Напротив вокзала был магазин фото и кинопринадлежностей, и я решил забежать в него. Я долго рассматривал осветительные приборы и кинокамеры. А хозяин магазина внимательно наблюдал за мной, не хочу ли я что-то стащить. Наконец он спросил меня по-немецки:

– Тебе это интересно?

Я ответил утвердительно.

– А кто ты по специальности?

– Студент киноинститута.

Хозяин почему-то решил, что я его обманываю. Его лицо приняло выражение, как бы говорящее: «Мальчишка! И ты решил обмануть пожилого человека!» Отчасти он был прав, я еще не был студентом, но не сомневался, что буду им.

Дорогу из Венгрии в Чехословакию я не помню. Должно быть, это было ночью. Но несколько дней, проведенных в Праге, запомнились мне на всю жизнь. Люди принимали нас как друзей. Останавливали на улице, затаскивали к себе в дом, чтобы угостить, говорили приятные слова, благодарили за освобождение. Наша дивизия действительно освобождала Прагу. Когда чехи объявили по радио: «Прага восстала! Спасите Прагу!» – к Праге были направлены от Польши танки маршала Рыбалко, а нашу дивизию из Австрии повернули на Чехословакию. Так Прага была спасена. Авторитет нашей армии и страны в то время был невероятно высок. Мы были любимцами Европы. Мы были освободителями. Потом, когда я смотрел кадры кинохроник, как нас встречали в освобожденных странах, я вспоминал Прагу и так же волновался – мне казалось, что и я на танке въезжаю в освобожденные города, и меня с восторгом и благодарностью встречает местное население, и что вместе со всеми незримо присутствуют мои товарищи и друзья, погибшие за свободу этих людей. Великая честь быть освободителем. Великая честь и великое счастье. Не всем оно дается судьбой. Нам оно досталось полной чашей. Мы знаем ее сладко-горький вкус – счастье пополам со слезами.

Наши головы ласкал ветер истории. Он шумел над могилами погибших. Вечная им память!

…В самом конце сорок пятого года медицинская комиссия признала меня негодным к воинской службе. Я возвращался на родину. Я был не одинок. Сотни, тысячи солдат возвращались домой, полные самых светлых надежд. Ехали через Венгрию, через Югославию (на вагонах читали надписи: «Сталин – Тито»), через Румынию (в витринах магазинов – портреты королевы-матери и рядом Сталин в форме генералиссимуса).

На одной из станций к нашей компании подошел старик.

– Здравия желаю! – сказал он по-русски. – Поздравляю вас с блестящей победой! Откинул в сторону седую прядь волос и обнажил череп со следом сабельного удара. – Брусиловский прорыв… – объяснил он и попросил денег. – Хочу поесть борщика…

Мы дали старику денег на борщик не скупясь.

Вот и последняя румынская станция перед нашей границей. Демобилизованных тьма-тьмущая. Пробиваемся сквозь толпу к коменданту станции.

– Когда будет состав?

Бедный комендант охрип, отвечая на вопросы демобилизованных.

– Не знаю! Я же вам сказал русским языком! – хрипит он. – Товарищи, я составами не распоряжаюсь!

Кто-то шепчет мне в ухо:

– Выйдем. Важное сообщение…

Выходим. Разведка доносит под большим секретом:

– Там, за вагонами, платформа с демонтированным заводом. Можно сесть и через 15 минут пересечь границу. Только это надо делать незаметно.

Соблюдая конспирацию, пролезаем под вагонами первого состава… второго… третьего… Вот, наконец, и платформы. На них какие-то станки и между ними… полно солдат. Стать негде. Бежим вдоль состава от паровоза к хвосту, ищем место. Находим платформу, на которой не так густо, просим:

– Потеснитесь, братцы!

Солдаты теснее прижимаются друг к другу, кое-кто снимает с себя вещмешок – становится еще свободнее. Залезаем на платформу, и только одному из нас, Мише Гуревичу, не хватило места. Он растерянно стоит на земле, опираясь на палку.