Я служил в десанте - Григорий Чухрай

– Дина Тихоновна, к вам приехали с фронта!

Они так были рады моему приезду, как если бы я приехал к ним, к их дочери. Тетка Ирины открыла дверь, увидела меня и сразу назвала меня Гришей. «Значит, она знает обо мне!» – обрадовался я. Но Ирины у тетки не оказалась. Я разволновался: где она? Дина Тихоновна рассказала, что Ирина учится в Пятигорске в педагогическом институте и снимает там угол вместе с другими студентками. Тетя Дина хотела постелить мне постель, но я объяснил ей, что не могу задерживаться и, получив адрес Ирины, бросился на станцию к электричке.

Когда я приехал в Пятигорск, уже рассвело. Нашел двор, где жила Ирина, но будить ее так рано не стал: пусть поспит вдоволь. Походил по двору и только теперь почувствовал, что голоден. Решил пойти на базар и там подкрепиться. На базаре было пустынно, появлялись только первые торговцы. У одного из них я купил еще теплую кукурузную лепешку и подкрепился. Какая-то женщина принесла на базар ведро сирени. Я купил все ведро и с огромным букетом в руках отправился вновь по заветному адресу. Теперь я уже не стал ждать, а забарабанил в дверь.

– Кончайте спать! Гость приехал!

За дверью послышались приглушенные голоса и возня. Меня охватило волнение: «Сейчас я увижу ее!» Я приготовил букет.

Дверь открылась. В полутьме, за огромным букетом, появилась она и почему-то сразу повернулась ко мне спиной. На ее плечики было накинуто пальтишко, и я решил, что она не хочет, чтобы я увидел ее неодетой. Я сзади, держа свой букет, неловко обнял ее. И только теперь понял, что это не Ирина. А Ирина лежала в кровати, закрывшись одеялом до самых глаз, и смеялась. Я был смущен. А девчонки хохотали над моей ошибкой.

Так я встретился с Ириной.

Потом мы вместе поехали в Ессентуки. Мама Ирины была больна и лежала в больнице. Время было голодное, и Ирина должна была ее подкармливать, продавая на рынке свою пайку хлеба. На этот раз мы обошлись без продажи. В больницу я не пошел. Ирина не захотела: видимо, ей нужно было посоветоваться с мамой по поводу моего предложения.

Думаю, что Елена Тихоновна одобрила нас.

Потом мы отправились в ЗАГС, чтобы оформить законный брак. В ЗАГСе мыли пол. Нам посоветовали прийти завтра. На следующий день, теперь уже в полдень, мы снова пришли в ЗАГС. Там удивились.

– Опять вы? А мы думали, что вы передумали.

– Нет. Мы не передумали.

– Тогда за регистрацию заплатите 3.50.

Я раскошелился, и подал свою солдатскую книжку, а Ирина – свой, паспорт. Женщина записала в школьную тетрадь наши фамилии (Ирина захотела взять мою фамилию). Женщина объявила:

– Все! Теперь вы муж и жена.

– Дайте хоть где-нибудь расписаться, – попросил я (в те времена говорили: «Пойдем в ЗАГС, распишемся»).

– У нас еще, к сожалению, нет книги гражданского состояния, – сказала женщина и подала нам тетрадку.

В ней под словами «вступили в брак» была дата: 9 мая 1944 года. До Дня Победы оставался ровно год. Мы расписались и направились к двери.

– Будьте счастливы! – сказала нам вслед женщина.

Несмотря на отсутствие всякой торжественности, принятой в таких обстоятельствах, мы были счастливы тому, что стали мужем и женой. И мне казалось, что все вокруг были счастливы. И солнце сияло не так, как обычно, и теплый летний ветерок был к нам особенно ласков в этот важный для нас обоих день.

Выйдя из ЗАГСа, мы спустились в подвальчик, где продавалось вино, и я купил бутылку кагора за 120 рублей – предел моей платежеспособности. Вечером у тети Дины мы устроили свадебный ужин с вином. Тетя пригласила свою подругу. После ужина тетя Дина ушла к своей подруге, а нас оставила одних.

Я побыл с моей молодой женой еще два дня и должен был вернуться в часть.

Нашу 3-ю воздушно-десантную бригаду из Фрязино, под Москвой, перебросили в Белоруссию, в город Слуцк. По дороге в окна вагона мы видели следы грандиозной битвы. Из болот торчали стволы подбитых танков, обгоревшие башни и гусеницы, множество трупов. Мы проезжал места недавних боев на Курской дуге.

Это было величайшее танковое сражение XX века. Немцы надеялись остановить наше победное наступление, переломить ход войны и вернуть престиж немецкой армии. Уже после войны, работая над фильмом «Память», я имел возможность посмотреть все «Вохеншау» этого времени. Геббельсовская пропаганда обещала немцам безусловную победу под Курском. Экран демонстрировал тысячи танков новейших конструкций («тигров», «фердинандов»). Диктор захлебывался от гордости и надежды покорить и сурово наказать русских.

Все было просчитано, продумано, проверено и предусмотрено с немецкой пунктуальностью. От этого зависела судьба Германии. И даже у меня, знающего исход этого сражения, все это вызывало тревожное чувство.

Сражение началось 6 июля 1943. А еще 8 апреля (за четыре месяца до начала битвы!) Г. К. Жуков направил Верховному Главнокомандующему доклад о возможных действиях противника весной и летом 1943 года. Вместе с тем в докладе делался прогноз действий противника. Жизнь подтвердила эти предположения с удивительной точностью. Доклад заканчивался следующим выводом: «Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным» – и был предложен свой план действий. Жизнь подтвердила правильность и этого плана. Впоследствии гитлеровский фельдмаршал Манштейн, принимавший участие в разработке плана Курской битвы, писал: «Она была последней попыткой сохранить нашу инициативу на востоке. С ее неудачей, равнозначной провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне».

В этой битве я не участвовал (в танковых сражениях десантникам нечего делать). Но то, что я о ней знал, что прочитал в воспоминаниях и отзывах друзей и врагов, называвших Жукова «гениальным полководцем XX века», наполняет мою душу гордостью.

Сегодня борзописцы стараются всеми силами опорочить Жукова («завалил всю землю трупами наших солдат», «был жесток», даже «вывез из Германии несколько вагонов награбленного добра»). Трудно передать, как ранила сердца ветеранов эта «демократическая» ложь. Молодежь не обращала на эти строки внимания, у нее были другие заботы, а мы, прочитав такое, чувствовали себя оболганными и беззащитными. Мы-то знали, что это ложь, гнусная и грязная.

Да, у нас были большие потери, но мы не относили их на счет Жукова. Мы знали: где Жуков – там победа. А мы готовы были платить за победу дорогую цену.

Наша демократическая интеллигенция радовалась «свободе слова», считала ее главным достижением перестройки.

Но в наших условиях свобода слова – это не только свобода говорить правду, но и свобода нагло и бессовестно врать. А в стране, где все продается и покупается, в стране, где одни купаются в долларах, а другие роются в мусоре, купить клеветника-полузнайку, боящегося «отстать от прогресса», ничего не стоит. Всякая свобода полезна лишь тогда, когда она ограничена. Это аксиома. Свобода без предела – это свобода и для бандитов, и для насильников, и для киллеров, и для ворюг, ограбивших нас.