Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Вы что же, не беглые, всамделишные офицеры?

— Всамделишные.

— Настоящие, русские?

— Я похож на немца? Нет, а на японца?

— Тому, кого оставили со мной, не поверила. Решила, что переодетые беглые. Или банда какая…

Уже совершенно обнажив ее тело, Курбатов все еще сдерживал желание наброситься на Ксению. В ее тихом голосе, плавных движениях рук, нежно касавшихся его шеи, в покорности, с которой легла рядом с ним на кровать, чувствовалось что-то такое, что заставляло Курбатова относиться к этой девушке как-то по-особому. Без того озверения, с каким мог относиться, зная, что никуда ей не деться и что в комнате рядом нетерпеливо дожидаются своей очереди еще несколько истосковавшихся по женскому телу молодых мужчин.

— Офицер, что охранял тебя, рассказал, что вытворяли твой жених и будущий тесть с беглыми?

— Страшно все это, Господи. Страшно-то как… — молитвенно закрыла глаза Ксения.

— Но ведь ты знала, каким нелюдским промыслом подрабатывают они себе на хлеб, — произнес князь без всякого осуждения.

Какие-либо слона уже были неуместными. Исцеловав грудь, Курбатов ласкал теперь ноги девушки. И она тоже тянулась к нему, покорно и доверчиво тянулась… Это приятно удивляло Ярослава, заставляя оттягивать момент, когда трогательная нежность ласки должна переплавиться в неистовость обладания.

— Что выдавали беглых — слышала. Но это никого не удивляло. У нас полдеревни стукачей. А вот про руки… Что отрубали руки и получали за это деньги… Об этом услышана от вашего офицера.

— Он не трогал тебя? — вырвалось у Курбатова.

— Нет, что вы?! — испуганно отшатнулась Ксения. — Нет-нет. Меня это даже удивило. Очевидно, без вас не решался.

— Почему ты… с такой покорностью? Без крика, слез, причитаний?

Они оба понимали, что возможности вот так, откровенно, поговорить у них больше не будет. И старались всячески поддерживать этот диалог, подбрасывая и подбрасывая в него слова, словно сухие ветки в угасающий костер.

— Так ведь поняла, что судьба моя такая.

— Судьба… Кто способен предопределить ее?

— Людоловы. Кругом зверье и людоловы, — задумчиво твердила Ксения, погруженная в свои мысли и тревоги. — Смерти боюсь, смерти. Вы ведь их всех троих… Я же вроде как свидетельница.

Курбатов мрачно кивнул. Ему было неприятно, что девушка заговорила о себе как о свидетельнице. Но страшная правда положения, в котором она оказалась, как раз и заключалась в том, что оставить ее в живых для диверсантов равносильно самоубийству. И все, кто находился сейчас в доме, прекрасно понимали это.

— Тебя здесь не было, ты ничего не видела. Не была и не видела. В этом твое спасение. И теперь, и потом, когда к тебе начнут подбираться энкавэдисты.

— Я ничего не скажу им, ничего. Только бы ты спас меня, только бы спас. Я и забеременею от тебя, — тихо прошептала Ксения ему на ухо, ощутив, как вожделенный огонь страсти охватывает все ее женское естество. — И рожу от тебя. Сына. Кто будет со мной потом, уже не важно — ведь так, ведь правда? — выспрашивала она, то впадая в безумие экстаза, то возвращаясь к осознанию, что отдается тому, кто ей действительно понравился. — Ты мой, князь, ты мой… князь.

Сплыло еще не менее получаса, прежде чем, опьянев от ласки, Курбатов вошел в комнату, в которой его ждали маньчжурские стрелки. Ксению он оставлял с чувством вины перед ней и твердым намерением вернуться. Во что бы то ни стало вернуться. Пусть даже через несколько лет.

— Кто на посту? — спросил князь, заграждая собой дверь, ведшую в комнату любви.

— Радчук, господин подполковник, — ответил фон Тирбах. Все кроме Власевича продолжали сидеть за столом, делая вид, что то, что происходит за дверью, их совершенно не интересует. Власевич же нервно прохаживался по комнате.

— Позволите? — вплотную приблизился к Курбатову Кульчицкий.

Князь молча смерил его взглядом. Это выглядело настолько комично, что Власевич не выдержал и громко рассмеялся. Командир группы словно бы приценивался: достоин ли подъесаул быть осчастливленным местной салонной львицей.

Кульчицкий побледнел, однако у него хватило выдержки не оглянуться и вообще внешне никак не отреагировать на бестактность подпоручика.

— Я не понял, господин подполковник. Девица стала запретным плодом? Теперь она только для белых? Я ведь ее не трогал. Под слово офицера.

Курбатов пребывал в нерешительности. Просто взять и не пропустить Кульчицкого к Ксении было бы вызывающе несправедливо. Каких-либо убедительных аргументов, исходя из которых, можно не позволить всем остальным офицерам прикасаться к девушке, он тоже не находил. Заяви князь, что Ксения понравилась ему, — это вызвало бы приступ гомерического смеха и холодного мужского презрения.

— Только ведите себя с ней по-человечески, подъесаул, — единственное, на что осмелился Курбатов.

— Это ж как понимать, подполковник? Объяснили бы, что значит вести себя с женщиной «по-человечески». А то, клянусь рыцарской честью рода Кульчицких… — гневно запнулся есаул на полуслове.

Курбатов так и не освободил ему путь. А когда поляк протискивался мимо него, еле удержался, чтобы не остановить. Решительно, пусть даже грубо.

— Ревность, господин подполковник, ревность, — уловил его настроение Кульчицкий. — Понимаю, сам бывал подвержен этому унизительному чувству. Этому оч-чень омерзительному чувству, князь…

Титул Курбатова он по-прежнему произносил с завистью. Как и титул фон Тирбаха. Все еще не мог простить своим предкам, что за всю многовековую дворянскую родословную так и не сумели добыть хотя бы титул барона.

— Как это понимать, князь? — появился Кульчицкий буквально через несколько мгновений. И Курбатов ощутил, что из комнаты, в которой осталась Ксения, потянуло вечерней лесной влагой.

Он молча взглянул на подъесаула.

— Вы дали ей уйти, — процедил Кульчицкий, — а после этого устроили спектакль?

Курбатов, а за ним Иволгин и Власевич, бросились в комнату, подбежали к открытому окну.

Они видели, как по опушке леса бежала совершенно нагая девушка. Даже отсюда, издалека, тело ее казалось чарующе прекрасным.

— Вот уже не предполагал, что женщины в ужасе убегают от вас, Кульчицкий! — спас ситуацию Иволгин.

— Она была прелестна и нежна, — продекламировал Власевич, выхватывая пистолет.

— Отставить, — резко отбил его руку Курбатов. — В ту же минуту выхватил пистолет Кульчицкий. Выстрелить он не успел, это сделал стоявший на посту Радчук. Заметив девушку уже на опушке, он пробежал вслед за ней несколько метров, но, поняв, что не догонит, скосил автоматной очередью. Курбатов видел, как, подсеченная пулями, девушка вознеслась вверх, словно стремилась воспарить над грешной землей и, распластав руки, упала на куст. На тот самый, на котором еще недавно лежало тело ее жениха.