Главный бой - Юрий Никитин

— Послать бы весточку Добрыне, — сказал Претичвместо «здравствуй». — С его воинским умением стало бы полегче! Да и с егомечом…

Владимир смолчал, отвел взгляд. Претич покачал головой.Значит, верно, что князь ненавидит дядю. Тот и собой хорош, и каждый воин в немдуши не чает, и вообще Добрыня — для одних образец, а для других —постоянный укор. Вот и опять спровадил куда-то героя, чтобы о нем забыли. А тов такое место послал, чтобы голову сложил…

— Не надо ждать Добрыню, — проронил наконецВладимир. — Никто нас не спасет, надо самим…

Спровадил насовсем, мелькнуло в голове злое. Всех героев,всех богатырей разогнал, погубитель народа славянского.

— Почему не надо ждать?

— Он собирался… — ответил Владимирмедленно, — в очень дальние страны. Очень!

— Настолько дальние, — спросил Претич сумыслом, — что его не достать? Не послать весточку?

Владимир поморщился:

— Давай оставим Добрыню. Скажем так, ему сейчас… не донас.

Претич сказал сурово:

— Для мужчины нельзя лучше закончить дни, чем вслужении отече… тьфу!.. ваше отечество русов дымом пошло, но хоть в служенииродному племени! И нет краше гибели, чем отдать живот свой за своих женщин,детей и родных богов.

Владимир смолчал, в таких случаях можно только молчать, аесли говорить, то соглашаться с каждым словом, иначе каждый узрит в тебезлобное чудище, которому не место в людском племени.

Претич сопел, злился. Когда поднимался по ступеням, ужехотел рассказать про хитрого ромея, как плетет сети, как и его пытался пойматьи настроить супротив князя, но сейчас, столкнувшись с явной дурью этогопришибленного любовью к заморской прынцессе, заколебался. ВызватьДобрыню — это если не спасение для Киева, то серьезная подмога. Толькополный адиет отмахнется. Но этот пьяница и бабник отмахивается, а блудливыеглаза уже шарят по сторонам, молодых девок замечают… Нет, не такой правительэтим землям нужен!

Легкий ветерок трепал черный чуб великого князя. Выбритая досиневы голова блестела. Претич заметил мелкие капельки влаги, что выступают повсему лицу князя и тут же испаряются, словно на жаровне. То ли перепил вчера,то ли внутренний жар изгоняет влагу, как при жаре дерево тянет из земли исбрасывает с листьев воды побольше, чем в холод.

Наклонившись, великий князь рассматривал земляной вал,вбитые по косогору заостренные колья, обломки кос, перевернутые бороны. Претичпрогудел за спиной, как большой сонный шмель:

— Муромец бьется на дальней заставе богатырской… Покаголубь до него домашется, здесь все решится… Отважный Руслан уехал в дальниекрая да там, похоже, и сгинул. Не слышно о могучем Залешанине, незнаемо гдехвастливый, но наделенный великой силой Фарлаф…

— Исчез без следа сладкоголосый Ратмир, — добавилВладимир задумчиво. — Как будто чья-то злая воля выманила всех богатырей…

Претич поморщился:

— Это ты о тех дурнях, что за твоей дочкой отправились?За Путятичной?

— По-моему, за Забавой, — ответил Владимир безуверенности. — Вообще-то девка удалась, ты зря нос воротишь. В меня, поди.

Воевода смерил его взглядом с головы до ног:

— Ну, ежели в тебя…

Владимир нахмурился:

— На что намекиваешь?

— Что ты, что ты, княже! Не зазря, смекаю, ее Кощей илиЧерномор спер. Или даже Змей себе пару искал… Эх, когда ты успел стольконаплодить? Сейчас у тебя девятьсот жен, понятно, но тогда ж ты не был князем…

Владимир хмуро улыбнулся:

— Князем я стал в девятнадцать лет, но и раньше всебабы были мои. Потому и детей много. Всех не упомню, понятно. Но надо же племярастить и улучшать?

Претич окинул снова внимательным взглядом:

— Ах, ты ж племенной бык… я хотел сказать — князь!Верю, добрые витязи вырастут со временем, но сейчас как?

Владимир прорычал с угрозой:

— Будем держать оборону. Не первый раз.

— Но столько народу под стены еще не приводили, —заметил Претич.

— Да и у нас так не было пусто, — признался Владимир. —Разве что как-то послать к князю Круторогу. Он готовился идти на ховрахов, те сданью что-то мешкают, его войско в сборе.

— Круторог и так все знает, — возразилПретич. — Печенежскую ораву незамеченной не проведешь! Хоть и далеко ихвойска, но ты сойди с башни, приложи ухо к земле! Услышишь, как стонет подтяжестью их коней и повозок. Нет, Круторог приведет войска сам. Но хватит ли?Сам знаешь, что это капля в море.

— Знаю, — ответил Владимир угрюмо. — Вот идумаю, а не отдать ли им молодого Дюсена?

Претич отшатнулся:

— Да ни за что!

— Почему? Он нам нужен?

Воевода зло оскалился:

— Уже нет. Но отдать… это признать их силу. Признать,что боимся, идем на попятную.

— А мы не боимся? — спросил Владимир.

Претич раскрыл рот для быстрого и горячего ответа, остановилсяна миг, ответил все так же зло, но сдержаннее, по-воеводски:

— Боимся. Но ворогу это показывать нельзя.

На башне хоть с князем прятались от солнца под навесом, авнизу духота обрушилась сразу, едва спустился со ступенек. А когда неспешновыбрел из тени, отбрасываемой стеной, то солнечные лучи, уже чуть багровые,почти вечерние, прожгли его защищенное доспехом тело, как лист клена. В горлеснова пересохло, а кишки как-то сразу слиплись. Он переборол искушениевернуться и сесть за обеденный стол. Побрел вдоль стены, по-старчески загребаясапогами пыль.

Во рту было мерзко, словно туда нагадили сто котов. Со лба вглаз стекла струйка жгучего пота. Он нехотя смахнул, за спиной осторожнопростучали копыта. Гридень вел следом под уздцы двух коней, глаза у парнишкитакие же добрые и печальные, как у подопечных.

— Ладно, — буркнул Претич, — здесь без насуправятся.

Гридень послушно повернул коня следом, а воевода погналнаметом в центр, где гордо высится терем великого князя, где не утихает пир,где вино льется рекой, где герои и богатыри состязаются как в геройстве, так икто больше сожрет и выпьет.

Еще на площади перед княжеским двором полно повозок, частьконовязей расположили по эту сторону забора. В самом княжеском дворе длинныеряды столов во дворе, там пируют слуги, прибывшие с гостями, бестолково водятзапалившихся от скачки коней. Из дальнего подвала выкатили сорокаведерную бочкувина, с воплями и веселыми криками погнали, подгоняя пинками, прямо на столы.

Морщась, Претич пошел через княжеский двор по широкой дуге.Со ступенек терема спускался, пошатываясь и хватаясь за резные перила, кичливыйбоярин, одетый, как девка, пестро и неумно. Двое гридней поддерживали подпышные руки, торопливо пытались увести на задний двор, что-то настойчивошептали в уши. Наверное, что великий князь запретил блевать с его крыльца.