Функция: вы - Юлия Домна

Нет, тупо подумал я. Наш невеликодушный предшественник…

– Да, – ответила госпожа-старший-председатель. – Вы все правильно поняли.

Ну нет же, возразил я; иначе как так вышло, что среди двух преемников, один из которых придумал атлас, а второй даже не совершал перестановки функций, последний стал Минотавром, а первый, получается, что?..

Лицо юной девушки стало мягким, даже милостивым. Оно печалилось о моем озарении. «Бедный тупой мальчик», – видел я и без всякого уджата.

Я перевел взгляд на Ариадну. У меня в голове только что прокатил парад планет, а она сказала:

– Я думала, ты знаешь, что Стефан был вторым преемником.

– А должен был? – неподдельно удивился я. – Если об этом писали в какой-то внутрилабиринтной газете, типа такой – с фотографиями и кратким описанием кандидатов, я, конечно, пропустил.

Все эти годы я думал, что Минотавр стал Минотавром, потому что назвали только его. Что от гнева и бессильной обиды, не имея выбора, он тянул с согласием почти две недели – а выбор был. Был! И, вспоминая того злющего, как стая причащенных чертей, человека, что показался лишь на третий день моего несуществования, я в полной мере понял: Минотавр выбирал. Не быть главным, не брать ответственность, не думать о ком-либо, кроме себя.

Но Стефан выбрал первым.

– И он знал? – с нажимом спросил я. – Все время знал предикат? И ты, выходит, тоже его знаешь?

Ариадна молча покачала головой.

– Но она… Вы… – Я метнулся к госпоже-старшему-председателю. – Вы же сказали…

Функция смотрела на меня, как на человека, обклеивающего палату фольгой.

– Доподлинно неизвестно, как именно декомпозитор разъял исходный атрибут. Он разрушил физическую оболочку, сохранив функциональную целостность, и новообразования воплотили волю его. Мы наблюдаем парадоксальный, но исключительно разумный прецедент: у искр два предиката. Первичный, создателя, и функциональный – воля декомпозитора…

– Декомпозировать, – наконец понял я.

Госпожа-старший-председатель осталась мною довольна.

– У господина предшественника была теория. Он называл ее проблемой входа-выхода. Он полагал, что некоторые атрибуты несовместимы с вашей психикой, потому как являются артефактами чужого мышления и обращаются к структурам, не созревшим в человеческом мозгу. По его мнению, даже если вы узнаете предикат, то не справитесь с ним. Попытки осознать большое разрушают малое. В этом свете овладевшее господином Пройссом желание обладать искрою – одна из граней ответного наваждения. Чтобы решить проблему входа-выхода фундаментально, по мнению вашего предшественника, нужно было исключить само сопряжение воль. Изолировать часть атрибутов от вашего естественного ареала обитания, а в случае, если это невозможно, уничтожить их.

– Но уничтожить атрибут способен лишь его создатель…

– …Или декомпозитор, получивший имущественное право создателя. Верно. Но ваш предшественник искал способ сделать это в обход имущественного права. Хотел ли он взаправду претворить идею в жизнь или пополнить ряд теоретических сверхмер, имеющихся в распоряжении лабиринта? Вот что нам хотелось понять. Потому я позволила себе немного подыграть ему. Ибо нет лучшего способа найти предел человеческих возможностей, чем внушить уверенность в собственной правоте.

– Вы сказали Стефану, что атрибут можно уничтожить? – пораженно пробормотал я.

– Вы обманули его, – молвила Ариадна так, будто слышала это впервые. Будто они не были дубль-функцией. Будто она не знала того, что знал он.

– Лишь намекнула, – возразила госпожа-старший-председатель, – что даже мне неведомо всё в мире. Это истинно. Как и то, что маркер Минотавра открыл бы ему доступ к знаниям, недоступным большинству живущих. Минотавр… удивительнейший элемент системы… Им может быть кто угодно. Человек. Энтроп. Синтроп. Это единственная функция, что может влиять на Дедала. И не раз… влияла… коль скоро я говорю не с ним… Но исход вы знаете. Вместе с именем господин предшественник отказался от притязаний на невозможное. И вот вы здесь. И речь снова об искрах.

Я ткнулся в бокал, заставил себя сделать глоток.

– Я не возлагаю на него ответственности большей, чем ответственно отдельное существо за совершенство системы. Последствия – не одиночные события и не груз личного выбора; это неконтролируемые подводные течения в океане времени, из которого мы вышли и в который уйдем. Человеческому взору доступна лишь поверхностная рябь, но миллиардам и она кажется полноводной жизнью. Как функции Дедала вы видите яснее. Но перед моими глазами мир всегда предстает в полуденном свете, и лучи его пронзают до самого дна. Я вижу: то, что случилось восемь лет назад, началось давным-давно, и там, в глубине, ни на миг не прекращалось. Ваш предшественник мог достичь многого, но и его падение – не менее прекрасный виток. Крест, что он поставил на собственной оптимизации, для вас стал перекрестком открытых дорог. Он создал текущее мгновение, нашу встречу… ваши возможности… Не убоюсь преувеличения. Он создал вас обоих.

Я оторвался от воды, прочистил горло.

– Вы сказали… – начал, чувствуя Ариаднин взгляд. Голос просел. Я начал еще раз. – У вас тоже есть искра?

Госпожа-старший-председатель кивнула:

– Дедал даровал ее нам в сорок восьмом. Он не препятствовал идее явить себя избранным политическим домам, однако сам не собирался присоединяться к коллегии – тогда еще только задуманной. Искра стала его опосредованным вкладом в переговоры с человечеством.

– Но теперь вы не используете ее? Раз вам нужны наши?

– Отнюдь. Ни на день не прекращали. Еще воды, преемник?

– Я не… Нет. Спасибо.

Я отставил бокал на край стола. Мне стоило начать привыкать к этому слову, как ко всему прочему, вместо Ариадны.

– В сорок восьмом мы не могли прийти с пустыми руками лишь потому, что устали от ваших разрушительных деяний. У нас был проект. Искра стала его движущей силой, ядром; оттого в старшем совете ее знают как ядро-тау. С ней мы дали вам то, чего после войны ни у кого не было. Планы на будущее и дешевое чистое топливо.

– Топливо? – откликнулась Ариадна. – Вы получали топливо с помощью искры?

– И получаем его по сей день.

– Как именно?

Госпожа-старший-председатель посмотрела на гобелены. Блуждающий свет лавовых колонн оживлял тени на них, превращая в сюжеты.

– Декомпозиция – предикат бога, и да простят господа заседающие мою старомодную патетику. Искра может разложить любую вещь до простейшего уровня, структуры, атома – идеи, если вам угодно, – но вся полнота ее раскрывается во взаимодействии с живым. Только представьте, что можно разъять плоть, не убивая в ней жизни, – до клеточных ядер, до связей между атомами, сохранив электрическую активность клеток и мозга… то есть…

– Сознание… – прошептал я.

– Сознание… – вторила функция, – …наименьшая часть. К тому же боль, столь встревожившая вас, без рецепторов, как и все прочие физиологические реакции, останется в недифференцированном состоянии. Речь об электрической активности. О процессах феноменальной мощности, именуемых жизнью. Цифры могут показаться незначительными в пересчете на макрореалии, но только потому, что человек не понимает, как использовать жизнь и разум в качестве энергетического ресурса. Искра позволяет их отделить, вычерпнуть из декомпозированной плоти и перераспределить по нужным каналам.

У