День, когда мы были счастливы - Джорджия Хантер

Наконец дочка поворачивается. Ее глаза огромные, а голосок тоненький.

– Мамусю? Почему они…

– Дорогая, посмотри на меня, – просит Мила. – Смотри на меня, только на меня. Все будет хорошо.

Фелиция дрожит.

– Но почему…

– Не знаю, любимая. Иди. Сядь ближе. Рядом с моей ногой, и смотри на меня. Хорошо?

Фелиция подползает ближе к материнской ноге, и Мила протягивает ей руку. Фелиция вкладывает в нее свою, и Мила быстро наклоняется, чтобы поцеловать ее.

– Все хорошо, – шепчет она.

Когда она выпрямляется, вокруг раздаются крики.

– Кто побежит следующим? – подначивает кто-то. – Видите? Видите, что будет? Кто следующий?

Фелиция смотрит на мать полными слез глазами, и Мила прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не сорваться. Нельзя плакать, не сейчас, не перед дочерью.

Armee-Verpflegungs-Lager (AVL), окрестности Радома, оккупированная Германией Польша

март 1942 года

Приближаясь к воротам, Яков размахивает носовым платком.

– Schießen Sie nicht! Не стреляйте! – запыхаясь, просит он между частыми рваными вдохами.

Он пробежал трусцой почти восемнадцать километров с чемоданом и фотокамерой и ужасно выдохся. Мышцы правой руки будут болеть неделю, а ступни опухли и нарывают, но он пока не заметил.

Охранник из СС кладет ладонь на пистолет и, прищурившись, смотрит на Якова.

– Не стреляйте, – повторяет Яков, когда подходит достаточно близко, чтобы вручить охраннику свое удостоверение. – Пожалуйста, я пришел повидать жену. Она… – Он бросает взгляд на кинжал, висящий на цепочке на ремне охранника, и внезапно лишается дара речи. – Онаменяждет, – выпаливает он на одном дыхании.

Охранник рассматривает документы Якова. Они настоящие; в гетто и здесь нет смысла притворяться тем, кем ты не являешься.

– Откуда, – спрашивает охранник, изучая удостоверение Якова, хотя это больше утверждение, чем вопрос.

– Радом.

– Возраст.

– Двадцать шесть.

– Дата рождения.

– Первое февраля тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Охранник расспрашивает Якова до тех пор, пока не становится уверен в том, что молодой человек перед ним именно тот, чьи документы предъявил.

– Где ваш аусвайс?

Яков сглатывает. У него нет аусвайса.

– Я подал заявку, но… Пожалуйста, я пришел к жене… Ее родители, они очень больны. Она должна знать.

Интересно, его ложь так же очевидна со стороны, как ему кажется? Охранник наверняка догадается.

– Пожалуйста, – умоляет Яков. – Все очень плохо.

На лбу выступил пот, он блестит под жаркими полуденными лучами.

Охранник мгновение пристально смотрит на него.

– Стойте здесь, – наконец ворчит он, показывая глазами на землю, прежде чем исчезнуть за дверью без опознавательных знаков.

Яков повинуется. Он ставит чемодан на землю и ждет, сжимая в руках фетровую шляпу. Последний раз он видел Беллу пять месяцев назад, в октябре, перед тем как ее назначили работать на Armee-Verpflegungs-Lager, который все называли попросту АВЛ. Тогда они жили с ее родителями в гетто Глинице, неподалеку от склада. Белла все еще была сама не своя. Дни тянулись долго и горестно, и он мало что мог сделать, чтобы утешить ее, пока она погружалась в глубины отчаяния из-за потери сестры. Яков никогда не забудет день, когда она уезжала. Он стоял у входа в гетто, вцепившись пальцами в железные прутья ворот, и смотрел, как ее вели в ожидающий грузовик. Перед тем как забраться внутрь, Белла обернулась и выглядела такой печальной, что Яков послал ей воздушный поцелуй. Сквозь слезы он смотрел, как она поднесла руку к губам, но так и не понял, хотела она вернуть поцелуй или же пыталась не заплакать.

Вскоре после того как Белла уехала на склад, Яков попросил перевести его в гетто на Валовой, чтобы жить со своими родителями. Они с Беллой переписывались. Ее письма приносили Якову некоторое успокоение: после исчезновения Анны она почти не разговаривала, но, похоже, переносить слова на бумагу ей было легче. На складе ее определили чинить кожаные ботинки и поврежденные кобуры с немецкого фронта. «Тебе надо приехать ко мне, – уговаривала она в своем последнем письме. – Здешний мастер неплохой. А в бараках больше места, чем в гетто. Я скучаю по тебе. Очень сильно. Пожалуйста, приезжай».

Прочтя эти слова – «Я скучаю по тебе» – Яков понял, что найдет способ быть с ней. Это значит, что ему придется покинуть родителей, но у них есть Халина. Поддельные удостоверения, если понадобится. Небольшой запас картошки, муки и капусты, припрятанный мамой на зиму. Аметист. Да и он будет близко. Восемнадцать километров. Он может писать им, навещать, если надо.

Однако оставался вопрос с работой, и перспектива бросить ее пугала. В гетто работа была жизненно важной: если тебя признали достаточно квалифицированным для работы, то ты, как правило, достоин жить. Когда немцы узнали, что Яков умеет обращаться с камерой, его назначили фотографом. Каждое утро ему разрешалось выходить за арочные ворота Валовой и фотографировать все, что велело начальство: оружие, арсеналы, военную форму, иногда даже женщин. Частенько его начальник нанимал пару светловолосых польских девушек, которые за несколько злотых или ужин были не прочь позировать Якову в драных мехах, хранившихся для этих целей. В конце дня он возвращался и отдавал пленку, понятия не имея, кто и зачем будет смотреть его фотографии.

Однако сегодня будет по-другому. Он, как всегда, получил задание, но вышел из кабинета начальника с полным карманом сигарет «Юнак», не собираясь его выполнять. Если ему придется вернуться на Валовую с катушкой неотснятой пленки, этот план, скорее всего, будет стоить ему жизни.

Яков смотрит на часы. Два часа дня. Через три часа начальство обнаружит его отсутствие.

Дверь склада распахивается, и появляется Белла в тех же темно-синих брюках и белой блузке с воротником, которые были на ней в день отъезда. Желтый шарф покрывает волосы почти полностью. Она улыбается, когда видит Якова, и на сердце у него теплеет. Улыбка.

– Привет, солнышко, – говорит он. Они быстро обнимаются.

– Яков! Я не знала, что ты приедешь.

– Знаю, прости, я не хотел… – Яков замолкает, и Белла понимающе кивает. Их письма прочитывают: было бы глупо писать ей про свои планы.

– Я пойду поговорю с мастером, – говорит Белла, оглядываясь через плечо на охранника в нескольких метрах за нею. – Твоей сестре удалось уехать?

В последнем письме Яков рассказал Белле про план Милы перебраться в Штаты.

– Она уехала этим утром. С Фелицией.