Кодекс врача - Алексей Викторович Вязовский

немедленно позвоните Якову Ивановичу Маргарову, поверенному по оформлению привилегий. Я вам давал его номер. Этот пусть едет, как только сможет. После свяжитесь с Романом Романовичем Келером. С ним встречу назначьте… допустим, на завтра. Но тоже не очень откладывайте. Понятно?

– Будет сделано, Евгений Александрович.

Минут через десять секретарь доложил о назначенных встречах. Поверенный мчится на всех парах, Келер завтра готов в удобное для меня время. Вот что с людьми предчувствие солидной прибыли делает! Любую встречу согласен подвинуть, лишь бы денежки не убежали. Очень скоро Роман Романович, не без моей помощи, станет самым успешным аптекарем Москвы. Миллионщиком. Или уже стал. Думаю, идею с грелкой он будет продвигать с максимально возможной скоростью. Ничего сложного, резинщики этого добра в самые короткие сроки наделают нужное количество.

Я уже начал прикидывать, какой остров у короля Греции выторговать под стоянку моей яхты, как в жизнь ворвался телефон. Хорошее изобретение, но иногда уже бесить начинает.

– Здравствуйте, Евгений Александрович! – Голос Боброва я узнал, несмотря на звуковой фон из треска и шума.

– И вам не хворать, Александр Алексеевич.

Интересно, что заставило Боброва звонить по телефону? Прибор он не очень любит, почитая за неизбежное зло. Общаемся мы и так часто – живет он рядом, в Борисоглебском переулке, и время от времени заходит просто так, без предварительной договоренности.

– Приглашаю вас завтра к нам на кафедру. Время – два пополудни. Официально. Форма одежды – парадная. Отказ не приемлется. Прошу не опаздывать.

О как! Неожиданно. Неужели что-то хорошее? Ну, плохое вряд ли. Иначе Александр Алексеевич предупредил бы. Но фантазия сейчас работала только в сторону грелок, и придумывать, что там на университетской кафедре ждет, даже не стал. Приеду – узнаю.

* * *

Бобров встретил меня у крыльца. Поздоровался, осмотрел с ног до головы, признал форму одежды подходящей. И провел тайными тропами к себе в кабинет.

– Ждите здесь, скоро за вами приду.

– А что хоть будет? – поинтересовался я.

– Сейчас узнаете, – таинственно улыбнулся он и ушел.

От нечего делать начал листать немецкий медицинский журнал, лежавший открытым на столе у Боброва. Ого, статья об операции на сердце. Автор Herr Vaclav Morovsky, Oberarzt am Krankenhaus der Russischen Medizinischen Gesellschaft, Moskau. Странно, мне не прислали еще. Зато в статье славословия великому хирургу, который непосредственно у операционного стола разработал и блестяще провел первую в мире… Да, я такой. Могу. Обращайтесь.

Тихо скрипнула дверь, вошел Бобров.

– Надо у вас этого Моровского переманить. Будет и про меня писать такие статьи. Еще и иллюстрации какие замечательные! Ну, пора, Евгений Александрович. Прошу за мной.

Отвел он меня не куда-нибудь, а в лекционный зал. Студиозусы были, но на галерке. А в первых рядах… Все руководство Московского университета, наверное. По крайней мере, ректор Некрасов, похожий на старичка-боровичка из старинных советских фильмов-сказок, присутствовал. И декан медфака Нейдинг демонстрировал суровый лик судебного медика с тридцатилетним стажем. Иных я не знал. Кроме знакомцев и приятелей: Дьяконова, Филатова и Россолимо. Хотя и Иван Михайлович здесь же, приветливо улыбается. Надо будет узнать, что там его гаврики делают с группами крови.

Ректор, узрев меня, брошенного Бобровым у входа, взгромоздился за кафедру.

– Господа, не будем долго тянуть. Все мы собрались здесь по очень приятному поводу. Императорский Московский университет, ректором которого я являюсь, поздравляет господина Баталова Евгения Александровича с присвоением звания экстраординарного профессора хирургической госпитальной клиники. Это сделано в честь признания выдающихся достижений на медицинском поприще. Поприветствуем нашего коллегу!

Раздался гром аплодисментов.

Глава 21

Обалдеть и не встать! Я поднялся на трибуну к ректору, пожал руку. И еще одну. И еще. Коллеги тоже вылезли из-за парт первого ряда, начали поздравлять. Аплодисменты все не стихали и не стихали. Секунд десять, наверное. После Боброва, подняв руки и призвав к тишине, на трибуну вышел Россолимо и выдал такую комплиментарную речь, что патока полилась изо всех щелей. Вспомнил мне всё. Зеленку, стрептоцид, суп Моро, схему реанимационных мероприятий, скорую… Мне даже захотелось проверить, не появилось ли у меня свечение вокруг головы, а то мало ли что…

– А операции! – Он потряс несколькими журналами, которые принес с собой. – Новый метод резекции кишечника, операция на сердце. Кто может из вас похвастать, что работал с миокардом? Четыре полноценные научные публикации в ведущих медицинских журналах. Всего за полгода. «Ланцет»! «Дойчес Эрцтеблатт»! Это, господа, уже европейский уровень!

После таких восторженных аттестаций меня попросили сказать речь.

– Вы, батенька, теперь самый молодой экстраординарный профессор в истории университета, – пробасил ректор. – Каково вам?

Очень я хотел сказать пару ласковых «Некрасовым». Как выкинули меня с кафедры, как отчисляли студентов (взять того же Винокурова-младшего)… Но придется говорить приятные банальности.

– Хочу выразить благодарность всем медицинским работникам за их труд и преданность профессии. Наша работа – это не только спасение жизней, но и помощь людям в сохранении здоровья. Необходимо всегда помнить об этом. – Я посмотрел на столпившуюся вузовскую профессуру. – Особую признательность хочу выразить руководителям нашей альма-матер. Благодаря вам мы можем обмениваться опытом и знаниями, узнавать о новых технологиях и методах лечения. Именно в университете начался мой научный путь под руководством профессора Талля.

Народ оживился, даже раздался выкрик с галерки:

– А что там с его архивом? Какую панацею нам дальше ждать?

– Боюсь, вы немного переоцениваете значение архива, там указаны, так сказать, магистральные направления, но «крутить колеса» приходится нам в «Русском медике». Если не верите, можете заглянуть в клиническую лабораторию. Там как раз именно сейчас идут сложные исследования лекарства, которое, надеюсь, будет эффективно действовать против подавляющего большинства существующих бактерий. Но эти опыты, увы, пока нельзя назвать успешными.

Надо себе потолще слой соломки подстелить. На случай открытия пенициллина. Не архивом Талля единым, так сказать…

Я почесал затылок. Ладно, речь произнес, надо проставиться теперь. Не будет фуршета – не поймут. Ресторан какой-нибудь? «Славянский базар»? «Яр» или «Стрельна» с цыганами? Приглашения всем присутствующим пришлю, это само собой. Потом подумаю. Все равно не сегодня, такие вещи надо готовить загодя.

* * *

Сложилось впечатление, что о моем назначении знали все, кроме меня. На станции собрался самый натуральный несанкционированный митинг. С возложением цветов и раздачей алкогольных напитков. Я такую фигню на работе не приветствую, потому что очень быстро теряется контроль. Смотришь – и уже любое мало-мальски значимое событие превращается в гулянку с песняком. Вот вы только дернули по соточке, не успел отвернуться, а уже откуда-то появляется гармонист, а бухгалтерия всем составом отплясывает «Барыню» на столе.