Квазимодо - Алекс Тарн

Что ж теперь? Прежде всего — не дергаться. Не вести себя, как глупые козы, которые заслышав шум облавы, бросаются бежать и попадают прямо под охотничьи двустволки. Затаиться и переждать. Они засели в своем укрытии и просидели так целую неделю. Но напряжение снаружи не спадало. Шабак и армия тоже не дураки, знают, с кем имеют… Абу-Нацер продумал еще несколько дней и решился. С Зиядом надо было кончать и чем раньше, тем лучше. И дело даже не в том, что он по сути обманул Абу-Нацера, скрыв от него важнейшие детали, хотя уже за одно это подлец заслуживал мучительной смерти. Самое неприятное заключалось в том, что Зияд и два его брата впридачу были свидетелями, причем не просто свидетелями, живущими где-нибудь за тридевять земель, далеко в стороне от событий — нет, они были свидетелями, находившимися в самом центре прочесываемого Шабаком района. Конечно, доносить по собственной инициативе они не пойдут, в этом Абу-Нацер не сомневался, но где гарантия, что служба безопасности не выйдет на них сама? К примеру, огнестрельное ранение Зияда наверняка не пройдет незамеченным. Так что рано или поздно, так или иначе, но попадут они в руки следователей Шабака, обязательно попадут… если уже не попали. А уж если попадут, то все как есть расскажут, даже сомневаться не приходится, всю подноготную выложат, до последней черточки. Там и не таких обламывали.

Вот и получалось, что надо торопиться. Как говорит пословица, тот, кто умрет сегодня, не согрешит завтра. Абу-Нацер тщательно продумал время выхода и маршрут. Дорога была близкая, но разные ее участки представляли опасность в разное время суток. Заложника связали и спрятали в надежном месте. Вышли еще затемно, и затем весь день передвигались медленно и осторожно, подолгу останавливаясь в укромных местах и тщательно осматривая каждую складку местности — не шевельнется ли где земля, выдавая засаду, не завьется ли дымок сигареты над каменной кручей? И ведь в самом деле, дважды удалось им обнаружить ловушки, обнаружить и обойти, хвала Аллаху. Другой бы уже давно лежал носом в небо, глядя остекленевшими глазами на дородных шабакников, щелкающих затворами фотоаппаратов на предмет установления личности… другой бы — да, но не он, Абу-Нацер, хозяин семи душ, семи жизней.

Кстати, что-то это маловато — семь. По сегодняшнему счету выходило, что седьмую, а значит, последнюю жизнь он проживает сейчас, то есть, следующая смертельная переделка могла и в самом деле оказаться для него смертельной. Абу-Нацера передернуло от неожиданного неприятного предчувствия, от незнакомого холодка страха, змейкой проскользнувшего в низу живота. Он яростно выругался, сердясь на самого себя за дурацкие мысли. Семь жизней… десять жизней… что за чушь! Что он, в компьютерную игру играет, что ли? Да и потом — это смотря как считать. К примеру, хевронскую переделку можно вполне за две жизни засчитать, тогда получается, что он уже перешагнул через заветную цифру семь, перешагнул и ничего не случилось. И дальше не случится; главное смотреть в оба и не делать глупостей…

Он снова выглянул из пещеры. Уже почти совсем стемнело; дымные сумерки, клубясь, неторопливо поднимались со дна вади на гребень горы, наползали на окраинные дома Бейт-Асане прямо напротив него. Дом Ахмада, среднего зиядова брата, нависал над самым обрывом. С него и начнем.

«Эй! — негромко бросил Абу-Нацер в глубину пещеры. — Подъем. Выходим.»

Они бесшумно спустились по склону. Абу-Нацер шел впереди, налегке, за ним — Махмуд, неся в спортивной сумке рожки и автоматы, замыкал Хамдан, таща в обычных пластиковых пакетах остальное снаряжение. Внешне они выглядели достаточно безобидно, чтобы не давать армейским снайперам — буде такие найдутся — повода открывать по ним стрельбу без предупреждения.

Преодолев невысокую ограду ахмадова двора, Абу-Нацер подозвал к себе Хамдана.

«Иди в дом, — приказал он. — Вызови его сюда, одного. Только имени моего не называй. Если будет упираться, скажи: Марван зовет. Давай… автомат оставь, он тебе там ни к чему.»

Ахмад вышел сразу, присел на корточки рядом с Абу-Нацером, который сидел прямо на земле, привалившись к ограде. Вид у зиядова брата был встревоженный.

«Зачем пришел, Абу-Нацер? Опасно тут. Солдаты в деревне. В дому у мухтара сидят, на втором этаже. И джип на площади, возле мечети. И блокпосты повсюду. Уходили бы вы… неровен час, нарветесь.»

«Не боись, дорогой… — усмехнулся Абу-Нацер. Он с удовольствием чувствовал знакомый сексуальный подъем, напряжение полового члена, как при виде голой бабы. Это чувство всегда посещало его непосредственно перед убийством. Он сглотнул слюну. — Ты мне лучше скажи: вас трясли или как?»

«Конечно, трясли, — поспешно отвечал Ахмад. — Как и всех тут в деревне. Обыски, из дома в дом. Все сараи перерыли. Некоторых по два раза прошли. И не уходят, значит еще раз пройдут.»

— «Про меня спрашивали?»

— «А как же… Ты ведь у нас знаменитый. Только кто у нас тут что скажет? Да и не знают ничего… что ж тут скажешь?»

— «Ага. Как Зияд? Нога его?»

— «В порядке, слава Аллаху. Пулю-то вынули, в больнице, в Рамалле. Сейчас лежит дома, выздоравливает. Он ведь у нас теперь герой, правда? Не такой, конечно, как ты, но все равно…»

Ахмад заискивающе заглянул в лицо Абу-Нацеру. Абу-Нацер важно кивнул.

«Ясное дело, герой… А как там у меня? Жены, дети?»

— «Слава Аллаху, все живы-здоровы.»

«Да я не про то… — поморщился Абу-Нацер. — Солдаты дома есть? Засада? Стерегут их?»

Ахмад засмеялся дробным подобострастным смешком.

«Нет, не стерегут. И солдат нету. Разве какой дурак подумает, что ты осмелишься в свой собственный дом придти, когда на тебя по всей округе облаву ведут?»

Абу-Нацер снова усмехнулся.

«На меня? А почему ты решил, что эта облава — на меня? А?.. Что молчишь, Ахмад, дружище? Тебе кто сказал-то? Шабак, что ли?»

Ахмад поперхнулся, заспешил, заторопился с ответом.

«Господь с тобою, Абу-Нацер… Скажешь тоже… какой Шабак? Просто… кого же тут еще искать, как не тебя? Ты ведь у нас…»

«Ага, — перебил Абу-Нацер. — Знаменитый.»

«Вот-вот, — радостно подтвердил Ахмад. — Знаменитый…»

Абу-Нацер помолчал. Ахмад сидел перед ним на корточках, как на низком старте, ловя каждое его движение, каждую тень, каждое облачко, мелькающие на начальственном лице страшного земляка.

«Ладно, — сказал Абу-Нацер. — Молодец. Я за тебя при случае в Рамалле слово замолвлю. Ты мне друг, а Абу-Нацер друзей не забывает. Ты и Хусам. Как он, кстати?»

— «Слава Аллаху, спасибо Абу-Нацер. Дома сидит, как и все. Из деревни ведь нынче не выйдешь, комендантский час, перекрыто все, мышь не проскочит.»

«Ага…» — Абу-Нацер снова замолчал и на этот раз молчал довольно долго. Скорчившийся напротив него Ахмад устал ждать и уже оперся рукою об землю, собираясь присесть, как Абу-Нацер нарушил молчание.

«Скажи, Ахмад, могу я тебя о чем-то попросить? Я, Абу-Нацер.»