Алмазная скрижаль - Арина Веста

Истекали последние минуты перед отплытием. Беспечно поигрывая ножом, тренируя руку, Вадим Андреевич с размаху вогнал нож в корни ракиты.

– Не бросай в дерево – рука отсохнет… – мрачно заметил Герасим.

Но Вадим Андреевич ни на йоту не доверился мрачной неотвратимости этой приметы. Поглядывая на грозовое небо над холмом, на белый храм, он мысленно навсегда прощался с этим местом: «Ну, с Богом! Прощай, гостеприимный брег! Доплыть бы по такой волне… А завтра поутру – в район сдавать вещи… И мою затянувшуюся миссию можно считать завершенной».

Ветер летел среди снежных пустынь. Он сорвался с ледяной шапки полюса, и неприкаянный дух разрушения гнал его над ледяным морем в венцах торосов, над пустой неоглядной тундрой, мимо спящих, заваленных снегом лесов и болот, мимо сдавленных льдами озер и вымерзших до дна северных речушек. Он выл на разные голоса, трубил в охотничьи рога, скулил и лаял, словно в поднебесье неслась свора дикой охоты. Стаей перепуганных беженцев катились перед ним разорванные в клочья тучи, по низинам метались снежные вихри и покорно склонялись перед нашествием холода понурые северные леса. И лишь одна искра света сияла из бескрайней тьмы на его пути.

Бревна костра были выложены пылающей спиралью, и ветер споткнулся и закружил на месте, словно неукротимая сила поймала и скрутила его. Туман и обрывки туч свернулись в воронку, в магический зрачок тайфуна, грозовая энергия полюса свилась в жгут, в ствол могучей молнии и устремилась вниз, к земле, наполняя воздух дыханием грозы. Зеленовато-синие всполохи заплясали вокруг костра и беззвучно ушли в мерзлую землю, не потревожив того, кто лежал рядом с пылающим лабиринтом.

Казалось, что человек спит, свернувшись у костра, лицом к алому пламени. На самом деле он был мертв, и все его тело было сковано холодом. Светлые волосы смерзлись и оледенели, темные пожухлые веки склеились и застыли. Новый порыв ветра и новые разряды молний сотрясли его пустую, погасшую оболочку. Скопившаяся в тканях «мертвая вода» впитывала живительные разряды. Тело быстро оттаяло от жара костра, мышцы снова стали мягкими, и из-под ресниц выбежала слеза.

Костер вспыхнул, раскрылся, как цветок, искры взлетели густым роем, и на снегу заиграли алые всполохи. В огненный круг вбежала женщина, и тело ее затрепетало в беззвучном танце. Вокруг ее обнаженного тела струился тонкий радужный покров, похожий на полярное сияние. Она повторяла движения пламени, то взлетая над костром, то низко припадая к земле, она кружилась как огненный вихрь, и водопад ее светлых волос то струился под ветром, то серебристыми кольцами ложился на снег, когда она, прогнувшись в поясе, запрокидывалась назад.

Но Смерть крепко держала свою добычу совиными лапами, и спящий не слышал звуков внешнего мира и не мог видеть огненного танца. Темное смертное облако окутывало и баюкало то, что когда-то было его памятью, его любовью и волей, но глухая пелена внезапно дрогнула, и сквозь нее прорезался далекий ослепительный свет. Это была сияющая огненная звезда, и неосязаемо-тонкое существо на миг вернулось туда, где горела, призывно раскрываясь, звезда-цветок, туда, где брезжил ясный, манящий свет, и бестелесный дух вернулся в тело на один прощальный миг.

Огонь взметнулся выше, забушевал, разгоняя мрак. Женщина легко запрыгнула в костер и пробежала по огню. Огонь не причинил ей вреда, но тело ее ярче засветилось сквозь облачный покров. Алые прозрачные угли рассыпались на тысячи искр.

И спящий внезапно увидел самого себя, и дивную женщину, и костер похожий на широкое косматое солнце. Алый танец завораживал и манил, звал и вновь затягивал в огненный круговорот жизни. Всплесками рук, изгибами тела, бросками и кружениями женщина рассказывала о чем-то мучительно знакомом, страстном, желанном. Она была звездным огнем, и ледяным остывшим камнем, и чуткой волной, и резвой беспечной рыбкой, и гибким тростником, и плакучей ивой на ветру, и летящей над морем птицей, и смертельно раненным оленем, и легкой, зыбкой, как пламя, душой, бьющейся в объятиях плоти. Танец говорил о страсти зачатия и муках рождения, о сладости зрелой любви и последних смертных объятиях матери-Земли.

Внезапно он услышал отдаленные звуки, первобытную музыку зимнего ветра и барабанный бой. От частых глухих ударов дрожал синий воздух поляны. Ха-тум-тум… Ха-тум-тум… – словно резкий выдох и стук сердца.

Его потянуло вниз, к огненной женщине, к ее ослепительной красоте. Грохот горного обвала настиг и смял его, он оказался свержен вниз и вновь пленен плотью. Он больше не видел костра. Ледяная тяжесть нестерпимо давила и обжимала загнанную во мрак, пленную душу, она металась, не находя выхода, и тело ожило, наполняясь этим внутренним движением и стуком. Первым вернулось ощущение нестерпимой боли. Но вновь повелительно и яростно забил барабан: ха-тум-тум… ха-тум-тум. Тело содрогнулось и выдохнуло, вытолкнуло из груди мертвый застоялый воздух, и сердце затрепетало, как птица-подранок, и глухо ударило раз и другой. Оттаявшее от жара костра тело вспоминало дыхание, его ритм и тысячи своих почти незаметных, согласованных движений. Проснувшаяся кровь упругими толчками наполняла тело.

Женщина услышала стук его сердца, выпрыгнула из пламени и легла рядом. Правой рукой она коснулась его ладони, и он ощутил жар ее пальцев, левую положила на лоб – рука была прохладна и легка. Боль ушла. Блаженство затопило тело, оно снова жило, дышало и медленно наливалось теплом. Сквозь горячие женские руки в него перетекали сила и жизнь. Женщина мягко коснулась его лица и поцеловала в губы, даря живое дыхание, теплое, сильное, нежное, как вешний ветер. Ее сияющие глаза были последним, что видел он, погружаясь в сонный омут. Из глубины их шел звездный свет, и сияние этих очей утешало, обещало радость и жизнь…

Он так и не смог вспомнить наяву того обнаженного огненного танца. Только во сне изредка приходило странное видение, обдавая восторгом и жаром.

Он очнулся от слабой пульсирующей боли в груди, приоткрыл тяжелые веки – над ним низко навис сумеречный земляной свод. Это была маленькая пещера, скорее природная ниша, вымытая дождями в крутом склоне оврага или холма. На стенах пещеры искрился густой морозный иней. Над входом, как застывший водопад, блестел каскад прозрачных сосулек. Белый шерстяной плащ укрывал его до подбородка, под головой – сухой упругий мох. В памяти мелькали несвязные обрывки: ночь, костер… Юрка… Он силился вспомнить, что же случилось в ту осеннюю ночь у костра – может быть, его сгреб медведь или крепко ударило упавшее дерево?

В щеку дохнуло влажным теплом, он чуть повернул голову и встретил немигающий волчий взор. В глазах зверя светились ум и лукавство. Волк шершаво и горячо лизнул его щеку и улегся у постели. В проеме пещеры мелькнул солнечный зайчик. По стенам скользнули солнечные волны. В струях ледяного водопада заиграла радуга. Со спокойным удивлением он подумал, что, наверное, умер. Видение не могло принадлежать миру Земли. Девушка, одетая в прозрачный свет, в мягкое, не слепящее солнце, слегка нагнувшись у низкого входа, вошла в пещеру. Вокруг ее тела струился тонкий радужный покров, но она казалась обнаженной. Длинные серебристые волосы были распущены и ручьями сбегали на ее плечи и спину.