История моей жены. Записки капитана Штэрра - Милан Фюшт

И в самых невообразимых местах: в цветочных вазах, в прихожей среди чемоданов… Теперь объясните мне, почему я взял ее в жены?

Стоило мне отворить дверцу ее гардероба, и все содержимое вывалилось к моим ногам — до того он был набит. Ящики невозможно было ни выдвинуть — они застревали, ни затолкать обратно — множество скомканных дорогих вещей действовали как пружина. Бархатные и шелковые, муаровые и замшевые ридикюли были запихнуты как попало — неопрятные и неухоженные, а в них — золотые украшения с дефектами: сломанные броши и браслеты… Всевозможные цвета смешались здесь: синий глубокого оттенка и дивной красоты зеленый… в кошельках хлебные крошки, в шкатулках для рукоделия — чулки и повсюду мелкие деньги, испанские и французские, почтовые марки и трамвайные билеты из разных стран, высохший до белизны шоколад…

И из этого хаоса, из этой свалки она возникала — горделиво и в ослепительном сиянии, красуясь в белом с меховой оторочкой или в сиреневых тонах, с полуобнаженными плечами и разрумянившимся лицом и бросала небрежно: — Я иду на вечер! Мое платье достаточной длины? Недостаточно длинное? — Вертелась, поворачивалась туда-сюда и выпархивала из комнаты.

Это было не так давно. Ее пригласили какие-то французы из вновь прибывших, два раза подряд. Но я с ней не пошел, не было охоты. Только смотрел ей вслед, когда она уходила…

Наше свидетельство о браке я обнаружил в буфете, все липкое от ликера… Но стоит ли вытаскивать на свет божий все «прелести» семейной жизни?

«Окаянная моя натура, — думал я. — Роюсь тут в поисках какого-нибудь слова, улики, мне хватило бы и одной фразы, а когда случилась история с Ридольфи и все доказательства были у меня в руках, я ведь и палец о палец не ударил. Эта мысль по-прежнему не выходила из головы. Как я мог проявить такое равнодушие? Или эта женщина тогда совсем не интересовала меня?»

Судя по всему, именно так и было. Ведь безразличие оберегает тебя, а страсть унижает. Однажды это сказала мисс Бортон, и теперь я убедился, насколько она была права…

Письма, записки, хоть чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, я не нашел. Видимо, она все уничтожила. Я начал уже складывать вещи обратно, когда мое внимание привлекли две фотографии. Обе в одном конверте, они были засунуты в шкатулку для рукоделия. Я с удивлением разглядывал их. На одной была снята девочка, очень милый ребенок.

На обороте надпись по-испански: recuerdo, а может: collection d’oro, «дружеская компания» — или что-то в этом роде, а девочка, повторяю, была прелестна: грустное личико в обрамлении локонов, мечтательный и доверчивый взгляд.

«Это ее ребенок, — сразу же сказал себе я и подошел к окну, чтобы разглядеть получше. — Да, это ее ребенок», — произнес я, теперь уже вслух.

Хотя я не стал бы утверждать, что девочка очень уж похожа на мою жену. И все же… Это было мгновенное озарение, которому невозможно противиться.

Чувство настолько сильное, что я поддался ему бездумно. Признаться, мне всегда нравились девочки… дочку бы…

Затем я положил эту карточку и принялся разглядывать другую.

На этой была изображена моя жена, в незнакомой компании, среди веселых дам и господ. У мужчин были бумажные колпаки на голове, как у кондитеров, а одна из дам держала в руках живого петуха — дурачились, чтоб им пусто было! Они покатывались со смеху, как веселятся после бурно проведенной ночи.

И супруга моя, естественно, тоже. Она, кстати, гарцевала верхом на лебеде — ватном, что ли, — и не только хохотала, но и полыхала огнем. В руке она держала сигарету, а в глазах ее светились манящие огоньки — знавал я эти огоньки тоже.

Спрятал я фотографии на место, в шкатулку. Мне даже не хотелось знать, какая связь между ними. Кстати, на обороте последней тоже была надпись: «La nuit», «Ночь» — словно намек на происхождение снимка.

Обычай известный: на рассвете, после выпитого шампанского, фотографируются в Булонском лесу. В завершение прогулки, на память.

Эту линию я отстранил от себя.

— Боже мой, что вы делаете?! — воскликнула она по возвращении. — Что вы ищете среди моих книг?

— Документы ищу, драгоценная моя. Знаете, где я нашел наше свидетельство о браке? В кастрюле! — любезно сообщил я.

Она слегка посмеялась.

— А зачем вам документы?

— Мне предлагают должность, где потребуются данные и о вас. Однако и неаккуратная же вы! — я посмотрел ей в глаза.

— Знаю, — покорно созналась она.

— Так нельзя. Вы ухитряетесь перевернуть вверх тормашками даже то, что я уже привел в порядок. И вообще, надо же заняться хоть чем-нибудь, все равно чем, лишь бы не валяться целыми днями с сигаретой в зубах… Вы слышите, что я говорю?

— Да.

— Мало сказать — «да». Посмотрите на меня!.. — я повернул к себе ее лицо, так как глаза у нее бегали по сторонам.

— Смотрите мне в глаза! Вот так. Если женщина целыми днями предается досужим размышлениям, это до добра не доведет.

— Да не размышляю я! Не о чем…

— Вот как? Тогда, значит, грезите наяву.

— Теперь мне уже и не до грез.

— Вы погружаетесь из сна в сон, — продолжал я. — Сперва спите подолгу, так что голова становится, как в тумане, затем погружаетесь в свои мечты — это ведь тоже сон, вот и переходите из одного призрачного мира в другой. После хватаетесь за книгу, и Бог знает, что там в ней, в этой книге! А за окном, быть может, тоскливо и хмуро, в комнате — сплошной дым от курева и свет настольной лампы… К чему это приводит в результате? — Я не отпускал взглядом ее глаз.

Мне хотелось все простить ей — слыханное ли дело? Тянуло обнять, приласкать ее… И это после всего, что было!

Правда, душа моя была вконец истерзана, видно, поэтому и стремилась к счастью. Я радовался, что она здесь, что избавила меня от унизительного занятия. Как утренний свет, разгоняющий ночные фантомы, как частица подлинной жизни после призрачного дурмана — вот что значило для меня ее присутствие.

— А как плащ? — поинтересовался я потом.

— О-о, плащ… — она просияла. — Плащ изумительно хорош, — шепнула она мне на ухо. — Дядюшка Брум-Брум, мой плащ краше всего на свете. Благодарю, благодарю!

В тот раз я не успел просмотреть все книги, снова пришлось дожидаться подходящего случая. И тогда мне все же удалось отыскать кое-что.

Во-первых, методическое пособие по психологии какого-то Кондильяка, где на семьдесят второй странице желающий мог прочесть следующую пометку: «Когда дойдете до этой страницы, знайте, что Вы — самое прелестное создание на свете. Такого я еще не встречал. М. Т.». И затем: «Я обращаюсь к Вам, крошка Мадам». (Должно быть, чтоб не было сомнений, кому адресованы эти восторги.)