Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони

Ибо к этому действительно сводилось существование той, кому все завидовали: десять лет непрестанных несчастий, унижений, угрызений совести, моральных и телесных страданий, неприязни других женщин, в том числе и королевы, которая ее ненавидела. Мадам, Генриетта Английская (умершая год назад при ужасных обстоятельствах), безумно ее ревновала и портила ей жизнь, поскольку Луиза была ее фрейлиной. Десять лет зависти всех придворных кокеток… и лишь несколько счастливых мгновений, очень редких, когда король принадлежал ей одной!

Когда, приехав из родного Блезуа[78], Луиза поступила на службу к Генриетте Английской, недавно вышедшей замуж за Месье, брата короля, она и представить не могла, какая участь ей уготована. В невинности своих семнадцати лет девушка всей душой полюбила юного монарха, но считала себя такой незначительной и жалкой, что хранила эту тайну в глубине сердца. Для того чтобы тайна эта была извлечена на свет, понадобилась задумка, весьма отвратительная, госпожи Генриетты и Людовика XIV с целью успокоить ревность королевы Марии-Терезии и королевы-матери Анны Австрийской: чтобы скрыть амурные отношения с хорошенькой невесткой, монарх притворился влюбленным в одну из ее фрейлин. Жертвой этой жестокой игры была выбрана самая непритязательная из придворных дам, которой не пришло бы и в голову соперничать с принцессой. Но свершилось чудо. Открыв для себя глубокое чувство, что обитало в глубинах души семнадцатилетней девушки, король был очарован им, и произошло невероятное: Людовик по-настоящему, искренне полюбил Луизу.

В скромности своей девушка предпочитала, чтобы их роман остался тайным, дабы не мучиться раскаянием – ведь она отнимала счастье у другой, завладев сердцем ее мужа. Однако Людовик XIV был не из тех, кто скрывает любовные отношения: после недолгого периода тайных встреч король высоко вознес свою любовницу, сделав ее официальной королевской фавориткой, к огромному ее стыду и огорчению.

Однако при некоторых обстоятельствах следовало все же соблюдать условности, и это оказалось самым трудным. Так, например, чтобы скрыть роды, которые всегда проходили под покровом строжайшей тайны, Луизе приходилось, едва оправившись, подниматься и принимать участие в придворных праздниках или балах, румяниться и наряжаться, когда она порой держалась на ногах только благодаря воле да флакону нюхательной соли, спрятанному в носовом платке (это происходило четырежды!). И еще надо было выдержать, что у нее отбирали только что явившегося на свет младенца, быстро уносили его из дворца в какое-то тайное место, где ребенка передавали кормилице. Приходилось выдерживать, стоя на коленях в часовне среди прочих фрейлин, резкие выпады дворцовых проповедников, которые не лишали себя удовольствия отпустить какое-нибудь замечание по поводу короля и его трепетавшей от стыда любовницы. Но если при этом Людовик, подобно олимпийскому богу, всего лишь хмурил брови, то несчастная Луиза однажды едва не лишилась чувств, когда у нее над головой вдруг раздался громовой голос Боссюэ, указывавшего на нее пальцем:

– Видите эту женщину? Она полностью сложила оружие перед тем, кто ее победил!

Конечно, в конце концов монарх возвысил свою возлюбленную, пожаловав ей табурет герцогини[79], поместья и привилегии, но, правда, он закончил этим, и когда пришло знаменитое свидетельство, Луиза уже не обманывалась: это был прощальный подарок, предшествовавший разрыву, – она перестала нравиться королю!

Той, кто теперь завладел вниманием и любовью Людовика, была прежняя подруга Луизы, когда они обе были фрейлинами Мадам: прекрасная, блистательная, вызывающая Франсуаза-Атенаис де Рошешуар, маркиза де Монтеспан. И уж Атенаис была не скромной фиалкой, ищущей тень, чтобы укрыть в ней свою любовь и раскаяние, подобно Лавальер, но пышной орхидеей, жадно поглощающей солнечные лучи и выставляющей напоказ свою красоту, изобретательность и знатное имя. Монтеспан происходила из дома Мортемаров, и по сравнению с ней бедная Луиза была просто ничтожеством. Новая фаворитка безжалостно ополчилась на свою предшественницу, доходя до такого цинизма, что заставляла Луизу украшать ее драгоценностями и причесывать, прежде чем отправиться в спальню короля. Или как-то спеша к своему любовнику, Атенаис бросила ей на колени собачонку, которую держала на руках, и крикнула:

– Держите! С вас довольно и этого!

Долгое время Луиза терпела. Ведь она еще любила так сильно! Только за один благосклонный взгляд монарха она готова была сносить бесчеловечное, как со служанкой, обращение с ней соперницы, однако в ночь праздника все изменилось. На бал она не пошла, но до нее дошли отголоски пышного празднества масленичного карнавала, отголоски, которым предстояло раствориться в молитвах и умерщвлении плоти Великого поста. И тогда Луиза твердо решила, что ее пост станет окончательным: она покинет дворец…

Но несколько часов спустя после ее ухода королю доложили о бегстве герцогини. Он как раз садился в карету вместе с госпожой де Монтеспан и Великой мадемуазель. Случись то несколькими годами раньше, он бросил бы всех и вся, помчавшись за ней в монастырь. А ведь все было просто: дорога в Версаль шла вдоль стен монастыря Явления Святой Марии. Но… времена изменились, сердце короля – тоже.

И тем не менее, поскольку король был очень чувствителен, он не удержался от слез во время поездки, за которую не проронил ни слова. Госпожа де Монтеспан, желая угодить монарху, тоже всплакнула, а затем к их дуэту присоединилась и Мадемуазель, которую вообще-то трудно было разжалобить. Этот «всемирный потоп», очевидно, вдохновил короля на некоторые шаги, во всяком случае, едва приехав в Версаль, он спешно отправил Лозена в монастырь, чтобы тот вернул беглянку. Пустая трата времени: Луиза отказалась наотрез. Действия маршала де Бельфона тоже ни к чему не привели.

Столкнувшись с таким упорством, король вновь принялся плакать и послал за фавориткой своего первого министра Кольбера, строго наказав ему доставить госпожу де Лавальер, при необходимости прибегнув к силе. Лучше было, конечно, вместо того чтобы рыдать, поехать самому, но королю нужно было утешать госпожу де Монтеспан, которая очень «переживала» за свою соперницу.

Кольбер всегда был для госпожи де Лавальер другом и хорошим советчиком. Ему удалось призвать к разуму молодую женщину, пообещав, что та сможет вернуться в обитель, после того как «еще раз поговорит с королем». Вместе они выехали в Версаль: к тому времени Луиза пробыла в Шайо уже двенадцать часов.

Во дворце беглянке был устроен теплый прием. Король выглядел взволнованным, но радость его казалась несколько натянутой. Он беседовал с Лавальер больше часа, и опять не обошлось без слез. Затем появилась госпожа де Монтеспан, тоже заплаканная, интересно, по какой причине?.. Если только не были верными слухи, что между ней и Людовиком произошла бурная ссора, после того как она заявила, что не жаждет возвращения Луизы. Как бы то ни было, но она заключила беглянку в объятия и горячо расцеловала, к великому удивлению придворных, недоумевавших, почему потоки слез лились ради женщины, с которой во дворце уже давно так дурно обращались. И только Бюсси-Рабютен со свойственным ему практицизмом нашел объяснение этой «слезоточивой загадке»: