Вирус - Цай Цзюнь

А вдруг там утерянная голова императрицы?

Только, скорее всего, там уже давно ничего нет.

Если мама Хуан Юнь сказала правду (а зачем ей меня обманывать?), то этот чемодан пролежал в земле больше двадцати лет. Кто может гарантировать, что за двадцать с лишним лет здесь никто не копался в земле? Честно говоря, это просто чудо, что старый складской двор, стиснутый высокими домами, сохранился до сих пор, что на этом крохотном кусочке земли до сих пор не построили небоскреб. Поэтому, если чемодан все еще там, если в нем действительно лежит голова императрицы, это вообще удивительное везение.

В ближайшей лавчонке я купил себе несколько пирожков и съел их прямо на улице. На ближайшей стройке купил у деревенского паренька за двадцать юаней лопату, а потом тихонько просидел несколько часов в укромном уголке двора, выжидая, когда любители цветов с нижнего этажа наконец-то заснут.

С лопатой в руках я прошел по темному двору. Наверное, вид у меня был тот еще. Что-то вроде рабочего-строителя или подмастерья-ремонтника. В половине одиннадцатого двор выглядел совсем заброшенным: кругом тишина, нигде – ни души. Ворота так никто и не закрыл. В окнах нижних этажей давно погас свет. Наконец окна потемнели во всем доме. Интересно, наблюдает ли за мной мама Хуан Юнь? Возможно, сейчас, как и двадцать лет назад, она стоит в темноте и пристально смотрит в окно. Я подошел к цветущему чайному дереву. Хотя сегодня день был пасмурный, ветер к вечеру разогнал тучи, и сейчас весь двор ярко освещала луна. Я полюбовался этим бурно цветущим деревом и почему-то вдруг вспомнил, что оно растет в горах, его еще называют «цветком мантры». Цветы этого дерева, в старом дворе складского дома, были какие-то особенно ароматные. Возможно, мне это только показалось, а может, все дело в том, что под ним была захоронена та самая голова.

Прости меня, горное чайное дерево, простите меня, дивные цветы! Я поднял лопату и вонзил ее в землю. Я старался копать очень тихо, чтобы никого не разбудить. Но кто знает, спят они или нет. А вдруг они все сейчас следят за мной? Несколько ударов лопатой, и я быстро выкорчевал корни цветущего чайного дерева. Затрепетали прелестные цветы, посыпались на землю красные лепестки, затрещали, ломаясь, ветки, и наконец все дерево рухнуло на землю, как труп красавицы-женщины. Невольно вздохнув, я продолжал копать, топча лепестки. Таким делом я не занимался никогда в жизни, поэтому действовал неумело, к тому же еще старался не шуметь; естественно, что я весь обливался потом.

В серебристом свете луны я продолжал методично орудовать тяжелой лопатой, точно грабитель древних могил. Вдруг мною овладела уверенность, что я приближаюсь к цели. Мне стало очень страшно. Только холодные струйки пота, сбегавшие по спине, убеждали меня, что я еще жив, что я в мире людей, а не стал вечным пленником подземного дворца. Моя лопата глубоко вонзалась в землю. К счастью, земля была черная, жирная, мягкая.

Я представил себе, как двадцать лет назад Хуан Дунхай на этом самом месте копал яму, чтобы захоронить чемодан. А теперь я выкапываю то, что он похоронил. Передо мной в темноте возникло его скорбное лицо, и у меня задрожали руки.

Не знаю, сколько времени прошло, но я наконец выкопал яму почти в человеческий рост. Хорошо еще, что здесь сухо: в Шанхае на такой глубине обычно залегают подземные воды. Я стоял на дне глубокой ямы, и меня охватило чувство, словно я выкопал самому себе могилу и теперь меня заживо погребут в ней.

Я вдруг ясно почувствовал: у меня под ногами что-то есть. Кое-как изловчившись, я присел б узкой яме и принялся ощупывать землю руками. И я нашел! Рука наткнулась на что-то металлическое. Это был торчащий из земли железный обруч. Я начал бешено, чуть ли не срывая ногти, скрести землю руками. И в конце концов выкопал! У меня в руках был холодный как лед, ледяной как могильный холод кожаный чемодан, стянутый ржавыми железными обручами.

Я крепко-накрепко вцепился в этот чемодан. Так, наверное, люди цепляются за жизнь. Ледяной холод находки приятно освежал мое разгоряченное тело. Подняв чемодан над головой, я поставил его на край ямы и выкарабкался сам. Я почувствовал, что чемодан, я сам, мои руки – все пропитано запахом сырой земли. Этот запах резко ударил мне в нос. Так пахнет могильная земля.

Будь я действительно грабителем могил, я непременно тут же начал бы изучать добытое сокровище. Но я посмотрел на огромный ржавый замок и понял, что не смогу открыть чемодан здесь.

Луна по-прежнему ярко сияла надо мной. Я поднял голову и посмотрел на окно верхнего этажа. Может быть, я встречусь взглядом с мамой Хуан Юнь? Я ничего не увидел в темноте. Была ли она там? Неизвестно. Но все же я с благодарностью низко поклонился этому окну. Бросив лопату, я взял обитый железом кожаный чемодан, распахнул ворота и вышел вон. Стыдно, конечно, оставлять такой разор после себя, но у меня не было сил на то, чтобы закопать яму. Завтра поутру люди с нижнего этажа, любовно ухаживающие за своим садиком, будут потрясены, увидев огромную яму и загубленное прекрасное чайное дерево. Возможно, они сочтут это делом рук душевнобольного.

Только на улице я понял, что весь, с головы до ног, в грязи, да еще тащу подозрительный чемодан. Если я встречу патруль, меня заберут в полицию. Они откроют чемодан, увидят человеческую голову, если она, конечно, там, – и тогда я пропал. На такси, ясное дело, я тоже ехать не мог. Любой таксист привезет меня прямиком в полицию. Я пробирался к дому узкими безлюдными переулками. Неверный серебристый свет луны скользил по моему лицу, искаженному страхом и ужасом.

Страх и ужас сопровождают меня постоянно.

Страх и ужас.

Наконец я дотащил до дома этот чемодан. Я отдышался, посмотрел на часы: половина второго.

Придя домой, я в первую очередь сбросил с себя всю грязную одежду и залез под душ. Хотя была глубокая ночь, спать мне совершенно не хотелось. Усевшись на софу, я долго смотрел на кожаный, обитый железом чемодан, стоявший посреди комнаты. Все вокруг было испачкано землей, но сейчас мне на это было наплевать. Из ящика с инструментами я достал молоток, клещи и пассатижи. Осмотрев железный засов, я сначала обмотал стальной проволокой металлический язык замка, а потом молотком и пассатижами стал подтягивать его вверх; это стоило мне больших усилий. За долгие годы, проведенные в земле, замок заржавел, но в конце концов я открыл его.

В тот миг, когда засов подался, мои руки вдруг обмякли. Я тяжело перевел дыхание, чтобы умерить сердцебиение, и просидел без движения несколько минут. А потом медленно, очень медленно открыл чемодан.

Там была Она.

Передо мной лицо.

Лицо женщины лет двадцати.

Нет, голова женщины лет двадцати.

Дрожащими руками я осторожно вытащил голову из чемодана. У нее была белоснежная кожа, иссиня-черные волосы рассыпались, но не по плечам, а по полу, глаза закрыты, выражение лица спокойное, невозмутимое. У меня не хватало слов, чтобы описать ее. Ясно было лишь одно – она красива, безумно красива. И никакие другие слова не нужны.